Что можно сказать о варварстве этих европейцев, разрушивших плоды вдохновенного труда! Слов тут нет. Возмущенное молчание в этом случае, пожалуй, более выразительно.
Следы, оставленные этими гуннами XVI века, видны не только в разрушении ворот. Многие скульптуры изувечены португальскими солдатами, которые останавливались в этом храме. Вот статуя с отломанной рукой, вот другая — с изуродованным лицом. Это не следы времени, а следы бесчинств иноземной солдатни. С грубым хохотом и похабными остротами эти, так сказать, представители европейской цивилизации, кичащиеся своим европеизмом, отламывали грудь прекрасной индийской Венере.
Когда видишь следы бесконечного трудолюбия великих индийских мастеров, высекавших свои творения только из цельной горной породы, и рядом с ними — следы циничного, наглого разрушения, принесенного колонизаторами, начинает казаться, что здесь, в этом пещерном храме, происходила великая битва между духом человечности и дьявольскими силами зла.
Перед моим мысленным взором встают образы мастеров древней Индии — этих великих каменщиков, дающих мне сейчас, спустя многие годы после их смерти, высокое эстетическое наслаждение. Ведь они были лишены даже естественного права творческого работника на черновик, на поиск, на ошибку. Вот уж где подлинно надо было семь раз отмерить и только один раз отрезать. Малейшее отклонение от заданной линии могло нарушить несказанную гармонию целого. И они не допускали ошибок. Они создали совершенство. Точно рукой мастера водило само божество.
И еще я размышляю о дикости, носящей академическое название — колониализм и неоколониализм. Я узнаю этот почерк, почерк насильников и захватчиков, в общем-то мало изменившийся за века.
Знали ли, ведали ли те, давнишние португальские солдаты, воевавшие с англичанами за право терзать Индию, на что они поднимали руку? Догадывались ли о том, что стали орудием бесчеловечности?
Почему это преступление почти не нашло отклика ни у современников, ни у потомков? Ведь если бы, к примеру, кто-то поднял руку на «Сикстинскую Мадонну» или на «Джоконду», то…
И я размышляю снова и снова о высокомерии колонизаторов. И не только тех, кто непосредственно убивает и насилует, но и тех, кто пишет ученые трактаты, в которых человеческая культура разрубается на различные географические зоны и все, что не соответствует западным стандартам, чванливо третируется как нечто низшее. Чувствую, что во мне закипает злое раздражение, и стараюсь успокоить себя мыслями о том, что есть, есть все-таки некая справедливость в человеческой истории, что пусть поздно — гораздо позднее, чем хотелось бы, — но все-таки приходит для злодеев час возмездия. И начинается это возмездие с того, что выражено известной поговоркой: кого бог хочет наказать, того лишает разума. Превращаясь в полчища варваров, современные захватчики неизменно теряют разум, а в этом уже потенциально заложена их будущая гибель.
…Выходим из храма. Узкая асфальтовая пешеходная дорожка огибает гору, возвышающуюся над храмом. Поворачиваем к кафе у причала. Юркие обезьяны карабкаются по стенам, по ветвям деревьев, грызутся из-за подачек, бросаемых прохожими. Всматриваюсь повнимательнее в глаза этих шимпанзе, как говорят, наших довольно близких родственников. Улавливаю в их глазах не только внешнее сходство, но даже какую-то затаенную, человечью грусть. На кормлении обезьян тоже построен небольшой бизнес. Ребятишки тут же услужливо предлагают вам всего за одну рупию кулек с орехами и горохом. То, что не успеют подобрать скачущие обезьяны, достается детям.
Шимпанзе невелики по размерам. Детеныши их совсем крохотные. Они сидят, прижавшись к материнскому брюху, и не падают при любых гимнастических трюках мамаши, скачущей по деревьям.
Странная сцена: одна из самок не успела схватить брошенный орех, ее детеныш оказался более ловким. Но только что он поднес орех ко рту, как мать вырвала добычу и съела сама. Вот это уже говорит против родства с человеком, у которого, как известно, материнский инстинкт развит больше, чем инстинкт самосохранения. Да что человек! Даже голодная волчица отдает добычу волчонку. А тургеневская воробьиха, прикрывающая птенца своим телом в минуту страшной опасности! Или эгоистичная мамаша-шимпанзе нетипична? Может быть, разнообразие темпераментов и характеров — это тоже признак родства с нами?
…Возвращаясь из этой поездки, мы различаем в очистившемся от тумана морском воздухе контуры еще одного острова на расстоянии пяти-шести километров от уже известного нам острова Элефант. Вокруг этого нового для нас острова висит на опорах белый мост. Может быть, это причал для кораблей?..
— Здесь, на этом острове, мы возводим с помощью Канады атомный реактор, — объясняет наш гид и добавляет: — Два острова рядом. Один — прошлое Индии, другой — ее будущее.
Эту фразу, безусловно стократно повторенную, он произносит вдохновенно, с таким выражением, точно это экспромт, только что найденный им. Ну что ж… Наверно, в этом даре выразительного повторения одного и того же и заключается талант гида.
2
Этой встречи мы ждали давно. Обоих крупных писателей этой страны: и Ходжу Ахмада Аббаса и Кришана Чандара — мы знали понаслышке давно, кое-что читали в переводах, кое-что видели в кино. Тем более интересно было узнать этих людей, о которых ты уже составил себе некоторое, должно быть, произвольное впечатление, во всей их конкретности, на родной им почве.
Ходжа Ахмад Аббас живет в городском районе Джуху. Дорога к этому району петляет все время берегом моря. Еще и еще поражаемся масштабам этого колоссального города. Уже двадцать километров позади нас, а конца городским кварталам все не видать.
Джуху — это, по существу, район кинематографистов. Именно здесь расположены многие киностудии Бомбея. Аббас, пригласивший нас на сегодня к себе в гости, очевидно, избрал этот район не случайно, а вследствие своей тесной связи с искусством кино. Ведь именно он является автором сценариев к популярным у нас фильмам «Бродяга», «Господин 420». Он также соавтор сценария фильма «Афанасий Никитин».
Проза Аббаса — романы и новеллы — переведена на многие языки мира. В основном Аббас пишет на английском языке, и знатоки заверяют, что его стилистика, весь его творческий почерк обогащают не только индийскую литературу, но и английский язык. Аббас не поклонник модернизма. Книги его представляют собой добротные реалистические произведения.
— Аббас-ага сам готовит для вас угощение, — доверительно сообщает посланный за нами человек.
Машина останавливается. Из небольшого одноэтажного дома на краю приморской дороги выбегает навстречу нам с протянутой для приветствия рукой худой невысокий человек с непокрытой головой, в рубашке с короткими рукавами. Еще бы не с короткими! Ведь жар пышет неистово, его не может ослабить море, воздух просто испепеляет вашу кожу.
В конце 1954 года я видел Ходжу Ахмада Аббаса на Втором съезде советских писателей. И теперь я пристально всматриваюсь в его узкое лицо с крупноватым носом и глубокими залысинами на лбу, в его серые, глубоко сидящие глаза. Постарел-таки с тех пор. Но глаза по-прежнему светятся молодо и энергично.
Аббас немного объясняется по-русски и по-детски щеголяет этим.
— Как погода в Казахстан? — осведомляется он. Страшно горд, когда мы одобряем его русское произношение.
К нашему приходу приглашен и другой классик Индии — Кришан Чандар, пишущий на языке хинди. Его внешний облик не соответствует тому, который составился в моем воображении. Кришан Чандар низок ростом, плотен, коренаст, с короткой шеей. Лицо его по типу близко к казахскому. Сначала его несловоохотливость и некоторая вялость движений заставляют предположить в нем флегматика, но скоро выясняется причина некоторой заторможенности в поведении писателя. Он недавно пережил тяжелый сердечный приступ, сейчас лечится, избегает путешествий. Очень жалеет, что из-за состояния здоровья не смог приехать в Москву, куда был приглашен.