— Какой ужас!
— Ужас — это не то слово. Представь себе, дружок, тысячи и тысячи дохлых тараканов и столько же ещё умирает. Плачут лежат, лапками шевелят, их тошнит. Они и так-то противнее меня, а тут ещё и блюют. Короче, картина — не приведи Господи. Я им говорю: «Ну что, достукались?» А они отвечают, какие же упрямые: «Размножались, мол, и будем размножаться».
— Какие стойкие, — восхитился мальчик.
— Да, в этом плане стойкости у них не занимать. А вообще существа они неприятные, суетливые какие-то, вечно голодные и грубые, что твой папаша.
— Не надо о папе, — предостерёг его Пиноккио, — лучше расскажите мне о господах офицерах.
— Офицеры, — мечтательно произнёс Говорящий Сверчок, — офицеры — это да! Это люди с большой буквы. И мундиры у них красивые, и люди они весёлые, только, по-моему, абсолютно бесполезные.
— Как это?
— Ну, все люди что-то делают, работают, что-то производят. Вот, к примеру, твой бестолковый папаша, и тот на шарманке играет, людям радость приносит или, к примеру, доносы строчит. Тоже дело полезное.
— Не надо про папу, — напомнил мальчик.
— Ладно, не буду, — в который раз пообещал Говорящий Сверчок и продолжил: — Пиноккио, меня самого всегда интересовало, зачем нужны господа офицеры. Они, конечно, красавцы: усы, ноги всякие, уши опять же, кто же спорит? Но вот чем они занимаются и где деньги зарабатывают, я так и не выяснил.
— А что же они делают в этом самом офицерском клубе?
— Днём — не знаю, а вечером режутся в карты, пьют вино, мучают девок. Это, на мой взгляд, самое интересное занятие. А ещё рубятся на саблях и блюют.
— Блюют? — не поверил мальчик.
— Ну да, блюют. Только блюют, как правило, корнеты и поручики. А как получит звание капитана, так всё, с блевотиной как обрезало: либо мордой в салат, либо под стол. В общем, старшим чинам блевать не полагается.
— Как интересно, какая у них забавная дисциплина, — деревянный человек на минуту задумался, а затем продолжил: — А как они мучают девок?
— Это тебе ещё рано знать.
— А если хочется?
— Но если хочется, расскажу. Главное в общении с девками — это их напоить.
— Чтобы пьяными были?
— Чем пьянее, тем лучше. Был там один майор. Ух, красавец! Шпоры звенят, усы торчат, глаза горят, на саблях рубился, как зверь. И вот этот майор любил повторять: «Пьяная баба себе не хозяйка». Вот ты её напаиваешь как следует, а потом раздеваешь.
— Догола?
— До самого, что ни наесть, гола. После чего девку кладут на спину или ставят к себе спиной и наклоняют, получается очень забавно.
— А дальше?
— А дальше, если честно, я сам не мог понять, что они делают. Но посмотреть очень любил.
— Как романтично, — произнёс мальчик, представляя себе картину, — я тоже хочу быть офицером.
— Не стоит, — отсоветовал Говорящий Сверчок, — жизнь у них, конечно, красивая, но живут они больно не долго.
— Почему? — спросил Пиноккио, и ему стало очень жалко господ офицеров, которые так красиво и так мало живут.
— Почему-почему, не знаю я, почему. Порядок у них такой. Сидят себе сидят, спокойно курят, в карты режутся, и вдруг один из них как вскочит и заорёт: «Жулик, жулик». А другой ему под стать орёт: «Я не потерплю» и бац первого по мордасам рукавицей с пальцами. И все начинают орать: «К барьеру, к барьеру». Сколько ни жил в клубе, ни одного барьера не видел. Кстати, а из-за чего весь сыр-бор? Оказывается, один жульничал, а другой заметил. Ну заметил и заметил, обозвал жулика, казалось бы, и всё — конфликт исчерпан, да какой там, как распалятся, что от них сигарету прикуривать можно, а остальные ещё и подначивают, орут: «К барьеру, к барьеру». Это значит, что без сабель и шашек уже не обойтись.
— А что же они делают этими саблями и шашками?
— Для начала порубят всю мебель и посуду вокруг, а когда устанут, то и друг друга.
— Ой, мамочки, и друг друга? До крови?
— До крови — это мягко сказано, любезный друг мой, офицеры уж если рубят, то либо до кишок, либо до мозгов, а просто до крови у них редко бывает.
— Какие храбрецы!
— Этого уж не убавить, не прибавить — храбрецы точно. Или вот ещё случай. Сидят себе играют в карты и вдруг бац! Один встаёт и уходит, гордый весь такой и одинокий. В отдельном кабинете сядет, закажет себе шампанского, посидит, попьёт, попишет письма, а потом себе в башку из здоровенного пистолета ба-бах — и готов огурчик. Спёкся красавчик.
— О, Господи, да зачем же?
— Затем, что спустил папашино наследство.
— В голову из пистолета… Это, наверное, очень больно, — посочувствовал Пиноккио.
— Не знаю, может, и больно, только когда их из кабинета выносят, они уже ни на что не жалуются.