Дочка прибавила ещё децибел, да так, что старший сын прищурился, как от сильного ветра.
— Прекрати реветь, да прекрати же ты реветь, как ноябрьский шторм, — устало сказал отец, опуская палку.
Мать взяла дочь под руку и повела её в дом, где та не унималась еще некоторое время.
— Так, ладно, теперь разберёмся с тобой, — произнёс Наум, переводя дух и глядя в упор на непутёвого сына.
Но в его голосе и тоне Моисей почувствовал усталость и первый раз за всё это время у мальчишки мелькнула надежда, что, может быть, ему повезёт и он не отведает отцовской палки.
— Отвечай, мерзавец, где ты взял депутатский значок? — начал Кантор.
— Я его нашёл, папа, — тонко всхлипывая, отвечал сын.
— Ещё бы, депутатских значков на дороге, что конского навоза в ярмарочный день. И где же ты его нашёл?
— За дровяным сараем, он был приколот к депутату. Он каждую субботу утром там валяется.
— Он наш дровяной сарай за сортир принимает, — пояснил отцу Алех, — всегда в пятницу ложится там спать. От него там уже вся сирень пожелтела.
— Помолчи, — шикнул на умного сына Кантор и, уже обращаясь к непутёвому, спросил: — так ты что, с пьяных депутатов значки снимаешь?
— Ну да, — признался Моисей.
— А где взял два сольдо?
— У него же, у депутата, из кармана и вывалились.
— Да ты и вор к тому же, — простонал Кантор, — Боже мой, Боже мой. Горе мне, горе. Мой сын — вор. Ворует, чтобы платить моей дочери-шлюхе. Он обворовывает депутатов.
— Ничего, — опять вставил Алех, — этот депутат — взяточник, бабник и пьяница, у него денег куры не клюют. Тем более от него нам одна неприятность: в дровяной сарай не зайти, ужас как воняет и дрова в правом углу вечно сырые, и взятки этот депутат берёт о-го-го как много.
— Помолчи, ради Бога, — сказал отец, — все депутаты берут взятки, для этого в университетах учатся. А ты, негодяй, давай значок и деньги.
Мальчишка полез в карман и стал медленно там копаться.
— Быстрее, сукин сын, — рявкнул Кантор и для убедительности взмахнул палкой.
Моисей стал шевелиться чуть быстрее. И вот из кармана его мальчишеских штанов показался кусок грязной тряпки. Парень стал суетливо запихивать её обратно, одновременно пытаясь извлечь вещи, завёрнутые в неё.
Наум не сдержался и ударил сына по руке палкой. И на земляной пол вывалился из тряпки толстый, как трёхгодовалый боров, жёлтый и круглый, как головка сыра, полновесный золотой цехин. Он упал на пол и словно прилип к нему, настолько он был тяжёл, лежал себе на замусоренном полу и желтел, как луна на ночном небе. Все присутствующие смотрели на него, словно заворожённые, не произнося ни слова несколько секунд. Наконец Наум не выдержал:
— Где ты, коровья жвачка, взял столько денег за раз, сколько твой отец зарабатывает за месяц?
— Папаша, я… — только и смог выдавить из себя Моисей, жалостливо глядя отцу в глаза и ища там сочувствия.
— Отвечай, вор, паскудник, негодяй, развратник, скотина, — снова начал свирепеть глава семейства.
— Папаша, — снова жалобно простонал сынок, отчётливо ощущая, насколько сучковат тот воспитательный инструмент, который отец сжимает в руке.
— Отвечай, осёл, не то я тебе сломаю твои козлиные мозги и пообламываю рога.
«Ой, мамочки, что сейчас будет, — подумал мальчишка, — надо бежать».
— Отвечай, последний раз прошу, — предупредил отец.
«Бежать, бежать, бежать», — молоточками постукивало в голове Моисея. Только вот бежать, не подняв с пола такой соблазнительный золотой, ему не хотелось. Зря что ли пропадать монетке в папашином кошельке, а ведь сколько страха пришлось натерпеться, пока обшарил все карманы депутата.
— Ну, держись, — прорычал отец, не выдержав паузы сына, и замахнулся палкой.
Мальчишка упал на колени и взмолился, одновременно тихонько подгребая монетку к себе:
— Папенька, не бейте, я всё расскажу, — загнусавил он.
— Говори, паршивец, а я посмотрю, убить ли тебя палкой или повесить, как последнюю свинью на бойне.
— Значит, всё было так… — лепетал мальчишка, зажимая цехин в кулак.
И кто знает, чем бы кончилась эта история и история о Буратино вообще, не заметь отсутствие монеты бдительный Алех:
— Папаша, гляньте — гляньте, он ваш цехин уже обратно заныкал!
«Всё, это конец, надо бежать», — подумал Моисей и бросился к выходу. Проскользнув под рукой отца, он оттолкнул Алеха, да так, что тот уронил книгу и чуть не потерял очки.