-- Когда по опочивальне передо мной нагишом - это не срамота. Кожа-то на ней. А то что у неё под кожей, внутри - я уже пробовал.
Баба фыркнула, а моя... как вспыхнет. Язычок мой вспомнила. Первый раз за эту... ночь вижу ее смущённой. Подошёл, подбородок поднял и прямо ей в лицо:
-- И мне - понравилось.
Ну ладно, рубаху повязали, поправили, бандану мою "крестьянкой" глухой на голову. Только нос торчит. Тут моя снова:
-- Стой.
Кидает на стол платочек какой-то и начинает вытряхивать на него из двух-трёх ларцов всякие цацки. Узелок завязала и мне в руки:
-- Или я не могу отблагодарить своего... своего первого мужчину. Держи. Не вздумай отказаться - обидишь смертно. И еще. Мы с мамкой будем молчать день до завтрашнего утра. Потом вещи эти искать начнут. Ко мне они привести не должны. Хоть умри. Иди.
Прижалась ко мне на мгновение. Только я её по плечику провёл - оттолкнула и рукой машет - вон иди. Смерч в юбке. Точнее - без юбки. И ни одного поцелуя. Ни с моей стороны, ни с ее. Сильна девица. Ну и пошли мы с этой мамкой. На дворе темновато, но уже светать начинает, народ уже ползает в пол-глаза глядючи. Вывела баба меня к какой-то калитке.
-- Все. Вон Днепр, вон город. Иди, и моли господа чтобы более княжну нашу не увидать.
-- Стоп. Какую княжну?
Баба так и обомлела.
-- Ты чего? Ты не понял? Ой лышенько. Так это ж ты ж, дурень, со старшей княжной Еленой свет Ростиславовной... Беги быстро отсюдова. И из города. Ох ты, пресвятая Богородица...
Княжна Елена Ростиславовна, старшая дочь Ростислава Мстиславича - Ростика, князя Смоленскаго, Великаго Князя Киевскаго, через три года была выдана замуж за самого младшего из сыновей покойного короля ляшского Болеслава Третьего Кривоустого, безместного в то время Казимижа. Ещё лет через десять она умастила свои ягодички, над коими я в ту ночь столь много смеялся, на королевском троне Пястов в славном городе Кракове. Ибо муж её стал Великом Князем ляшским, по тамошнему - крулем польским.
Приносили мне раз медальон с портретом ее. Глянул я да бросил, ибо изображена баба молодая, с кудряшками светленькими, с глазками маленькими и пухленькая. Что дурочку строить она завсегда умела - то мне добре ведомо. Кабы не эта ее манера прикидываться - глазки щёлочки, губки бантиком - не сидеть Казимижу на Пястовом троне. Да и то сказать, прозвище ее "Знаемска" от того слова ляшского происходит, которое тяжёлый труд означает.
Мы с княжной Еленой встречались и после этого первого разу. Хоть и принёс я всему Ростиславому семейству бед и горя немало, но всегда был у нас с ней лад.
Вот ныне награды раздавали и собрались многие славные, сединами и знаками всякими украшенные, великими славами увенчанные. Начали по обычаю нашему мужескому хвастать делами прошлыми. А я сижу себе, смотрю да слушаю, киваю да поддакиваю. Да думаю: половины дел наших Западных без Елены бы и не было вовсе. А другая половина Святой Руси втрое бы встала. И серебром, и соболями, и кровью людской. И ихней и нашей.
И о брате её, Давыде Ростиславиче, коий за мною со спущенными штанами бегал, ныне говорят речи хулительные. И есть за что. Только ведь мы с ним немало и добрых дел понаделали, Руси в пользу. И не токмо Руси. Вон, стоит Иерусалим - Град Божий, обретённый и спасённый. И крест над ним православный, а не тряпица зелёная. А ведь начинали-то сие дело мы вдвоём с Давыдом.
И еще скажу. Есть тут одна, все выспрашивает: а не жалеешь ли о выборе своём? Думал я про то. Кабы согласился я, пошёл к княжне Елене прислужником - многое иначе случилось бы. Польша бы возвысилась, а не Русь Святая. Только коли идёшь не по своей тропе, а по чужой, то и придёшь в иное место, не в своё -- в чужое. И сам иным станешь. А разные люди о розном печалятся. Не жалею. Ибо выбрал бы иное и сам бы иным был.
Глава 36
"Ходу, ноженьки резвые, ходу". Уносите, ножки, задницу, пока голову не оторвали. Я скинул мамкину рубаху, узелок - на дрючок и чуть не бегом к уже почти родному подворью. А "мамка" это не та, кто родила, а та которая выкормила. Кормилица. Ходу, Ванюша, ходу. Народ в слободе просыпается - незачем свои ночные похождения афишировать. Добрые люди по ночам дома сидят, сейчас вон вылезают да потягиваются, коров в стадо слободское выгоняют, печи только-только... Домой - домой. Что-то у меня там...
На дедовом подворье - тишина. Собака еще в первый день, как мы заявились, провыла маленько, посмотрела как поминки начинаются и свалила от греха подальше. Не любят на Руси собаки пьяных. Хоть кто-то по-человечески к пьянству относится. Первым делом - конюшня. Кони на месте. Слава тебе господи, а то без коней... Правильно в "Русской Правде" - за конокрадство - высшая мера, "поток и разграбление". Телеги во дворе.
А что там слуги мои верные? А слуги-то... "Ещё не порно, но уже задорно". Не свальный грех, но уже групповуха. Факеншит, на минуточку отлучиться нельзя. Валяются все трое вповалку. Причём на мужиках рубахи и даже шапки, но без штанов и сапог. А на Марьяше только платочек. Причем не на голове. В формате набедренной повязки сдвинутой слегка. А на ягодицах - "цветы любви". Нет, "цветы любви" - синие, вплоть до фиолетового. А здесь - "розы наслаждения" в дословном переводе с арабского. Ну и кто ж это бедняжку так в попку отымел? На Ивашку не похоже. Да и лежит не так. Мда, судя по раскладу... тел они ей "тяни-толкай" устроили. А по запаху... Бражка не выигравшаяся была. И много же её было, если вон жбан недопитый стоит. Это ж сколько всего им пришлось на рыло, если даже Ивашко до донышка все не осилил? Ну и как они теперь будут перемещаться? Ответ известен: ме-е-едленно.
Все, разбор полётов откладываем на "после выхода на маршрут движения". Команды голосом подаются негромко, но членораздельно и с соответствующей интонацией. "Рота, подъем!". Шевелится начали. Быстрее. "Дети в школу собирались. Мылись, брились, похмелялись". Последнее слово производит на Ивашку волшебной действие: глаза открылись. "Во... Хозяин...". Я те дам "во". Быстро бегом все к колодцу. Одеваться потом.
Хорошая вещь дрючок берёзовый. Производит мгновенную актуализацию голосовых команд. Почему дрессировщики крупных хищников в них всегда палкой тычут? Потому что тигр или там лев считает палку частью человеческой руки. Он её грызёт, человеку не больно, а ему невкусно. Вот и думает себе большая кошка:
-- На кой черт мне этот урфинджусовый солдатик? Лучше уж я через огненный обруч прыгну. И дубовую головёнку откусывать, а потом занозы по всей гортани вынимать... Ну и зачем мне такая гастрономия?
Три ведра из колодца одно за другим. По одному на каждую больную голову. Лепетать начали. Николай-то меня пол-ночи у ворот в Городище ждал, потом сюда прибежал. Сам белый, губы трясутся. "Поймали, убили, разбегайся кто куда". Ивашка его и приложил, серебро отобрал, к нашему убрал. Тот возражать начал. Ещё приложил. Марьяша выть приспособилась. По мне как по покойнику. И ей досталось. На крик дед пришёл, сгоняли деда за хмельным. Сели меня отпевать-поминать. Ещё приложил обоих. Чтоб не ныли. Поскольку как, куда - без меня... Марьяша ластится начала. К обоим сразу - боится. Кто её до отцова дома доведёт, кто её защищать-сопровождать будет. И как? По Степковски? Дед, на это поглядел да и ушёл. Но, напоследок, еще принёс. А дальше оно как-то само собой... Некогда. Подробности - потом. Бегом одеваться. Барахло собрать. Четвёртое ведро - на себя. Что-то и я несколько... головой торможу. Только оделся - бабка-хозяйка вышла.
-- Нам бы, бабуля перекусить по-быстрому, да скажи деду - пусть посчитает, сколько с нас. Съезжаем мы.
Бегом-бегом. Коням овса напоследок, узелок княжны... как-бы заховать, что б... и свои не нашли. Горячего ждать не будем - давай чего есть из "недоеденного". А кто мявкать будет, вроде Николашки спросонок, того самого в телегу запрягу и дрючком такую... рапсодию по рёбрам сыграю...