— С хлебом туговато стало. Всего два мешка зерна осталось, да и те берегу на семена. А в сусеке мать уже веником муку подметает. Вот какие дела-то. — Помолчав, Андриан продолжал: — Нижние бревна избы сгнили, а где взять лес?
Василию уже надоели сетования на нужду, и он, одевшись, вышел на улицу.
Декабрь 1913 года был снежный. Косотурье потонуло в суметах. Василий взял лопату и начал отбрасывать снег от крылечка.
Февронию он заметил, когда она шла по тропинке через озеро. Прикрывая лицо от резкого северного ветра, Бессонова поднялась на косогор и, поправив пуховый платок, свернула в переулок к избе Обласовых.
— Здравствуй, Вася! — Феврония подала парню руку. Одетая в плюшевую душегрейку, отороченную дорогим мехом, разрумянившаяся от мороза, она была очень хороша, казалась моложе своих лет, и Василий невольно задержал на ней взгляд. На какой-то миг ресницы Февронии, покрытые легкой изморозью, дрогнули и глаза засветились счастьем. — Постоим здесь или в избу будешь звать?
— А тебе как?
— Лучше здесь, — ответила гостья и внимательно посмотрела на Василия. — Почему не приехал тогда, в покров, с Изосимом! — разделяя каждое слово, спросила она.
— Болел.
— Ты даже не спросишь, что со мной было в те дни, — в голосе Февронии прозвучала обида.
— Расскажи.
— Теперь нет охоты и рассказывать. Я вижу, тебе все равно, что бы со мной ни случилось. — И, как бы справившись с волнением, заговорила спокойно: — Пришла звать тебя в Камаган.
— Зачем?
— Поможешь мне в хозяйстве.
— А Изосим?
— Что Изосим?.. Он старый человек. Ему уже трудно разъезжать каждый день.
— Значит, снова в работники? — криво усмехнулся Василий.
— Нет, не то слово сказал, — горячо заговорила Феврония. — Для меня ты не просто работник, ты для меня невенчанный муж. Может, жил в моих девичьих думах, в песнях и в молитвах, да-да, в молитвах. Я просила Пречистую, чтобы она вернула тебя ко мне. Но видно, не дошла моя молитва до богоматери, и вот я сама приехала за тобой. — Феврония схватила за руки Василия и приблизила к нему пылающее лицо. — Я жду твоего слова.
— Пошли в избу, а то бабы уже начинают шушукаться, — кивнул он головой на двух женщин, стоявших с ведрами невдалеке и бросавших любопытные взгляды на Февронию.
Андриан встретил гостью приветливо:
— Проходи в передний угол, чо села у порога? — и шершавой рукой погладил скамейку. — Давненько не была в Косотурье, поди, с самой ярмарки.
Феврония перешла ближе к столу и, откинув шаль на плечи, оглядела избу. Низкий бревенчатый потолок, два покосившихся от времени окна, большие щели на подоконниках, сырые углы с осевшим куржаком в пазах, низенькие полати, — вот что она увидела.
«Не лучше, чем в моей малухе», — подумала женщина и, подавив вздох, спросила старого Обласова:
— Как зимуете?
— А так и зимуем, день прошел — к смерти ближе. В хозяйстве жить — обо всем приходится тужить. А вот чем тебя угостить, Феврония Лукьяновна, ума не приложу, — Андриан перевел взгляд на жену.
— Есть картошка вареная, пареная репа, рыбу можно сварить. Найдем, чем покормить. — Старая взялась за ухват.
— Ничего не надо, сыта. Пришла по делу. — Феврония еще раз оглядела избу. — Может, отпустишь Василия ко мне до пасхи? Платой не обижу. — Феврония выжидательно посмотрела на Андриана.
Старый Обласов был рад предложению Февронии, но вида не подал.
— Не знаю, что тебе и сказать... Василко собирался в город на заработки, да, похоже, не поедет. — Андриан посмотрел на сына, стоявшего у притолоки.
Феврония, конечно, знала, что паспорт Василию не дали, и, опустив глаза, спросила деловито:
— С хлебом-то как у тебя?
— Хвалиться шибко нельзя, — уклончиво ответил Андриан.
— Ты приезжай ко мне в Камаган вместе с Василием. Дам пудов двадцать. А если лошадь возьмет больше, еще добавлю. Шерсти увезешь. У меня, слава богу, овечек не мало. А у тебя, я вижу, пимешки уже износились, — поглядев на подшитые валенки Андриана, сказала Феврония.
Старый Обласов подумал: «Хлеба даст подходяще. На семена теперь хватит. Да и пимы себе и старухе нынче скатаю. Пущай Василко едет. Так болтается без дела. А там хоть заробит», — и сказал: — Ладно, поедем оба.
Когда Василий, провожая гостью, вышел с ней в сенки, Феврония обхватила его голову и стала жарко целовать. Только заслышав за дверью шаги Андриана, отшатнулась от молодого Обласова.
Вышла на крыльцо, глубоко вздохнула в себе свежий морозный воздух.
— Господи, как хорошо. — Перешагнула изгородь и направилась по дороге, ведущей в Камышинскую слободку, к дому отца.