Покрытый густой пылью с остью, молчаливо стоял молотильный барабан. Приводные ремни повисли, конный привод и брошенные тут же хомуты казались покинутыми в спешке. Времени на отдых своим людям Лукьян давал мало.
«Пожалуй, Василка не найти, — оглядывая большой зарод соломы, подумал Андриан и, увидев Лукьяна с Февронией, обедавших у догоравшего костра на опушке леса, направился к ним. Подойдя ближе, произнес обычное:
— Хлеб с солью!
— Давай присаживайся, — неохотно отозвался Лукьян и как бы невзначай заметил: — Вот только посуды чистой нет, — кивнул он на груду глиняных чашек, — не успели вымыть.
— Не голоден, посижу. — Андриан опустился на землю и украдкой посмотрел на Февронию.
Лет тридцати, рослая, с темно-карими, как у отца, глазами, высокой грудью, с косой, туго уложенной кружком на голове, прикрытой по-старообрядчески платком, дочь Лукьяна в девичьи годы слыла в Косотурье первой красавицей. Вышла замуж за богатого заимщика из Камагана старовера Филата Бессонова. Пожить с ним долго не пришлось. В прошлом году в день успения Филат пьяный съел лист пельменей и тихо скончался, оставив молодой жене заимку, около пятисот десятин земли, два косяка лошадей и прочую живность.
— Ну што, Андриан? — спросил Сычев. — Похоже, снопы все свозил в кладь?
— Все-то все, вот только когда молотить будем? — начал осторожно Обласов. — Ладно, ведро стоит, а ежели ненастье?
Лукьян погладил черную с редкой проседью, в колечках, как у цыгана, бороду.
— Кончу свои клади, машину отправлю в Камаган к Февронии.
— А наши клади? — Андриан приподнялся с земли.
— Будет время — обмолочу, — ответил равнодушно Лукьян.
— В случае ненастья зерно может прорасти и тогда пропадет хлеб. — Обласов поднялся во весь рост. — Мужику погибель.
— А кто тебе велел складывать здесь? Вез бы в овин.
— Лукьян Федотович, ведь ты сулился обмолотить.
— Ладно, ладно, хватит об этом. Ты вот лучше своего Ваську приструнь, чтоб зря не бухтел среди народа насчет еды. Давно ли мясо ели. Не выбрасывать же мне мослы собакам. От костей навар добрый, жаловаться на еду молотильщикам нечего. А твой-то Васька горланит: третий день хозяин одни мослы варит да и хлеба дает в аккурат. Ишь ты, радетель какой нашелся для обчества, — закончил сердито Лукьян.
— Дак как же с кладью? — после минутного молчания вновь спросил Андриан.
— Не знаю. — Сычев отвернулся от собеседника.
Андриан перевел глаза на Февронию.
— Кладь тебе обмолотим, только отпусти Василия с машинистом ко мне в Камаган, — ответила женщина.
— Зачем он тебе понадобился? — спросил сердито Лукьян.
— Нужен. — Феврония поднялась на ноги, подошла к Андриану. — Платой не обижу, пускай поживет у меня до покрова, а там, может, срядимся и на зиму. Я поехала, — повернулась она к отцу.
— К матери-то заедешь? — спросил Лукьян.
— Буду. — Феврония направилась к тарантасу, где ждал ее Изосим. — Трогай.
Лошади дружно взяли с места. Андриан посмотрел вслед уехавшим. «Крутой, однако, у нее характер, вся в отца. А Василка можно отдать к ней в работники. До покрова и один управлюсь, а зимой ему и вовсе делать нечего дома. Хотя и рослый парень, но женить еще рано — девятнадцатый только пошел». — Андриан вздохнул и зашагал к своей лошади.
Резкий звук сошника, висевшего на дереве, известил молотильщиков о начале работы.
Лукьян стал помогать коногону накладывать хомуты на лошадей и пристегивать постромки к валькам ваги.
«А тот красавчик опять балясы с девками точит», — увидев Василия Обласова в группе молодых работниц, недружелюбно подумал Лукьян. — Я тебя, голубчик, потешу, — злобно пробормотал он, — разуважу вместе с отчишком.
Мстительный Лукьян скрывал до времени свою ненависть к Андриану за то, что тот на мирском сходе подбил косотурскую бедноту не давать Сычеву пастбище на Белоноговской пади. Молотить хлеб Андриана Сычев согласился из-за выгоды. Он знал: Обласову платить за молотилку нечем и тот будет вынужден отдать Василия в даровые работники на все время молотьбы хозяйского хлеба.
— Эй вы там, — прикрикнул Лукьян на молодежь, — будет баловаться! — Подойдя к ним ближе, распорядился: — Берите грабли, становитесь к барабану, а ты, Василко, вместе с Прохором будешь таскать солому на вершину зарода. Понял?
— Понять-то понял, но я до обеда таскал, замена бы должна.
— Никакой замены. Работай. Носилки лежат сам знаешь где. Подойдет Прохор, и начинайте. А вы перетряхивайте солому почище, а то зерна много идет в зарод, — обратился Сычев к поденщикам.