— Я не за всех, а только за свой говорю, — все же не вытерпела Рита и перебила директора. — Вот шофер Ерохов может на этот счет высказать свое мнение. Народ одобряет идею.
— Если бы народ не одобрял, нам нечего было бы с вами дискуссировать. Я уже разговаривал с шоферами. Но есть и такие, которые сомневаются… — Турасов снова присел на бревно, облокотился на колени и надолго замолчал, наблюдая за разгрузкой машины.
Рите хотелось вновь заговорить о своем проекте, чтобы еще и еще раз доказать целесообразность его внедрения на их лесопункте, но впервые она подумала, что Турасов, пожалуй, сам хорошо разобрался в нем. Рита искоса посмотрела на директора леспромхоза и была немало удивлена тем, что увидела. Турасов сполз с бревна и, сидя на корточках, осторожно пытался снять комок земли с цветка, неизвестно как уцелевшего.
Цветок выпрямился.
Турасов, словно почувствовал, что за ним наблюдают, встал, одернул куртку.
— Знаете я сейчас о чем думал?
Рита в голосе директора не уловила тех начальственных ноток, которые только что проскальзывали, когда он говорил о проекте. Наоборот, что-то мягкое, душевное появилось в нем.
— Думал, когда же лесоучастки будут по-настоящему высокоорганизованными хозяйствами. Надо их не мельчить, как это мы сейчас делаем, а укрупнять, строить дороги круглогодового действия, внедрять комплексные линии, чтобы лес, как по конвейеру, шел… Вот вам мой ответ, Маргарита Ильинична, что надо не только за свой участок болеть, надо шире смотреть… — Турасов попробовал дружески улыбнуться. — Если дело требует, и пофантазировать надо. Вот так-то, Маргарита Ильинична, — он словно нарочно два раза подряд назвал молодого технорука не по фамилии, как раньше, а по имени и отчеству.
Рите же вдруг стало неловко, что директор стоит, а она сидит. Рита поднялась с бревна и тут же ойкнула — платье сзади было все в смоле.
— Это я виноват, я вас усадил сюда, — забеспокоился Турасов.
— Ничего, рабочее платье, — отмахнулась Рита.
— Нет, нет, что ж рабочее, вы начальник, опрятность прежде всего…
Рита посмотрела на турасовские сапоги — вот так опрятность. Но Турасов уже тянул ее за руку к своей машине.
— У меня есть бутылка авиационного бензина, я вам ее подарю.
Он действительно вытащил из-под сиденья обещанную бутылку и сунул ее Рите.
— Берите, берите, отличное средство пятна отчищать… Ну, бывайте здоровы, — Турасов посмотрел на часы. — Надо ехать. Сегодня еще партийное собрание…
Машина заурчала и покатила по дороге. Рита растерянно смотрела ей вслед, вертя в руках бутылку с авиационным бензином.
«Если дело требует, и пофантазировать надо», — усмехнулась и медленно пошла в поселок.
Поликарп Данилович долго кружил по склону сопки, пока, наконец, не нашел то, что искал. За год землянка почти не изменилась — все так же на ветру шелестели листвой дубы, все так же молчаливой тайной дышала поросшая травой дверь землянки.
Поликарп Данилович с опаской посмотрел на небо, там ветер гнал рваные, быстрые тучи. Они могли принести из-за отрогов ненужный дождь. Надо было спешить. Поликарп Данилович пятерней расчесал бороду, вытащил из-за пояса топор. У входа дубы росли почти касаясь друг друга стволами. Поликарп Данилович частенько поплевывал на ладони, а то и разгибался, чтобы перевести дух — ушла с годами былая сила.
До вечерних сумерек он еле одолел деревья. Дождь прошел стороной, здесь он лишь покрапал. Поликарп Данилович разложил костер, сварил крутой гречневой каши. Поел. А спать не хотелось — в голову лезли всякие мысли… Лишь под самое утро прикорнул Поликарп Данилович, сидя у погасшего костра, а чуть свет снова принялся за работу. Охотничьим ножом, стоя на коленях, отгреб от двери землю, впору дверь открывать, а нет, снова сел отдохнуть, набраться духу. «Что может быть за железной дверью?» — Поликарп Данилович встал, обеими руками, что есть силы, потянул ее на себя. Скрипнули, как колодезный ворот, ржавые петли.
Поликарп Данилович отступил на шаг, постоял некоторое время, всматриваясь в черноту землянки, поправил на поясе охотничий нож, осторожно шагнул внутрь.
В землянке сухо. Из-под ног у Поликарпа Даниловича поднялись с земляного пола мириады пылинок, закружились в косо падающем из дверей дневном свете. Он огляделся. У левой стены на деревянном топчане лежал в истлевшем тряпье человеческий скелет. Пустые глазницы безмолвно взирали в потолок. Поликарп Данилович был не из трусливого десятка, но при виде этого зрелища стало как-то не по себе.