— Кабы да если! — недовольно говорит Рита. — Я вас не прошу, а приказываю. Вам ясно?
— Так точно! — вылетает по армейской привычке у Виктора. — Рискнем, значит, Маргарита Ильинична! — восклицает он. Стыдно стало за свою нерешительность. — Эх, двинем, как на танке! — сбивает на затылок шапку Сорокин. — Пошли! — Включает скорость, тянет левый рычаг поворота на себя, определяет на глазок, как ровнее пробить волок.
Трактор рванулся с места, ухнул гусеницами, заюлил железным брюхом по целинному снегу. Сзади, за трактором, тянулся ровный след, вдавленные, разметавшиеся космы травы, сплюснутые гусеницами кочки. В иных местах желтым наплывом проступала ржавая болотная вода. Рита сидела плотно сжав губы, вцепившись пальцами в кромки исшарканного до пружин сиденья. Лес надвигался, рос. Еще сотня-вторая метров — и все. Но вот гусеницы пожрали и эти последние метры.
Вальщик Николай Прошин оторопело уставился на трактор, который вдруг появился со стороны болота, точно леший, обсыпанный пихтовыми иглами. Прибежали Платон, Тося, Анатолий.
— Да это же наш трактор! — недоуменно вымолвил Николай.
— Ну, конечно же, сорокинский, — жором выкрикнули парни. — Только какого черта он с той стороны появился?!
— Привет, ребята! — помахала рукой Волошина. — Что, не ожидали? — Она спрыгнула в снег, веселая, раскрасневшаяся. Плечи, шапка у нее тоже обсыпаны желтыми иглами пихтача.
— Здравствуйте, Маргарита Ильинична! — в один голос ответили парни. — Как это через болото умудрились перемахнуть?
— Не трактор, а ковер-самолет, — отвечала она. — Новый волок проложили, теперь расстояние трелевки вдвое сократится. А ну, за дело! — озорно выкрикнула Рита. — Заноси, заноси чокер! Да не делайте такие глубокие засечки и без того хлыст не потеряется… Да, вот так, Корешов, вот так!
Платон чувствовал на затылке ее горячее дыхание, старался из последних сил.
— Эх, вас бы, Маргарита Ильинична, в нашу бригаду, — говорит Тося. — Мы бы тогда горы свернули!..
— Зачем горы, — улыбается Рита. — Трелюйте больше леса и не тащитесь в хвосте у Заварухина…
Парни сопят — в самую точку попала, самую больную струнку затронула. И так уж в поселке проходу нет… Генка цветет. Генка чувствует себя победителем. «Эх! — выдыхает Тося морозный пар. — Жили, работали спокойно, а сейчас вертись, как белка в колесе». — Чокер не нитка, чокер упруг, чокер вырывается из рук, норовит по лицу смазать.
— Шабаш! — поднимает руку Виктор. — Отходи! Вы со мной, Маргарита Ильинична?
Да, она с ним, а душой здесь. Но ты ведь не член бригады, ты руководитель. Надо еще на нижнем складе побывать, выяснить, почему медленно идет разгрузка.
— Всего хорошего! — машет она варежкой. Ловит взгляд Платона. А он смотрит в сторону. Эх, Корешов, Корешов!..
— Ты требуй, требуй с них денег! — напоминает Нестер. — Нашли дуру задарма работать… В двадцатый век дураков нет, так и скажи им.
Анна слушает мужа, не перечит, но и не поддакивает, как прежде. «С кого же деньги-то требовать?..» Давно ли страшилась идти на первое занятие, а сейчас освоилась, сейчас не может дождаться того вечера, когда идти в клуб. Девчата такие послушные, такие ласковые… А вскоре стали приходить и женщины. Сейчас встретятся где в магазине или на улице, приветливо улыбаются и говорят: «Здравствуйте, Анна Васильевна!» Ну, понятно, дело женское — о детишках малость поговорят, о всяком там житье-бытье. И кажется Анне, что посветлел поселок, и люди в нем такие хорошие, такие ласковые живут… В гости наперебой приглашают. «Да разве не совестно с них деньги требовать?» — слушает Анна брюзжание мужа.
Сегодня нет занятий. Убралась в конторе, пришла домой, развела стирку. Стирки накопилось много. Грязного тряпья полный бачок. Стала отбирать — белое к белому, темное — к темному.
А Нестер, знай, все о деньгах твердит. Даже надоело.
Анна накинула ватник, взяла ведра, по тропке побежала к колодцу. Колодец оброс льдом. Крутит Анна ворот за отполированную ручку, ворот скрипит и будто выговаривает: деньги, деньги… На душе у Анны тяжело стало, чуть не обронила в колодец ведро. Будь прокляты эти деньги. Шла домой, выплескивалась из ведер вода, коромысло плечо давило…
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Горизонт на западе вчера с вечера полыхал огромным пожарищем над тупорылыми вершинами сопок. Тайга притихла; настороженно прядет ушами под корчей трусливый заяц… Лесорубы, расходившиеся от конторки по домам, останавливались, поворачивали головы туда, где зашло солнце, хмурились, переглядывались понимающими взглядами…