— Хабибулин, буди народ. Беда на двенадцатом! Председатель колхоза среди ночи поднял, — кивает Наумов на своего спутника. — Там залом нагородило, вода на поля пошла, почву так и вымывает…
— Ты поезжай, я следом, — засуетился Софа.
— Это ты, Корешов? — оборачивается Наумов к Платону. — Садись к нам в лодку, а то с этим председателем скука одна… — он притворно зевает и хлопает по рту ладошкой.
Пошли полным ходом. Председатель колхоза сидит между Наумовым и Платоном. Он беспрестанно курит и в который уже раз надоедает вопросом:
— Неужели подрывника нет?
— Говорю тебе, рыбнадзор запретил на реке подрывать, — начинает сердиться Леонид Павлович. Но злит его больше не председатель, а тот, «двенадцатый». А здесь еще дьявольски хочется спать. Наумов тянется через борт, черпает ладошкой воду, умывает лицо, пырхает.
— Выкупать тебя, что ли? — донимает он председателя колхоза. — Вы, колхозники, больше в земле копаетесь. Наверное, и плавать не умеете?
— Купай, все равно на свои поля вынесет, — невозмутимо отвечает тот. Потом шуршит плащом, негромко и почему-то таинственным голосом сообщает: — К залому приближаемся. Вон сколько наворочало!..
И верно, не потребовалось и дневного света, чтобы увидеть, какой в узком проходе реки образовался залом. Вода, лишенная свободного прохода, хлынула на левый берег, на колхозные поля.
Причалили к сухому клочку земли. Стали дожидаться Хабибулина с рабочими. Наумов хмыкает, осматривая залом, крутит головой.
— Н-да, аммональчику бы здесь…
— Я же говорил, — живо вставляет председатель. — Вот бы…
— Говорил, говорил, и я тебе говорил! Не разрешает рыбнадзор.
— Да здесь ни одного пескаря нет, — убеждает председатель.
— Не знаю, не ловил, — отрезает Леонид Павлович. — И что ты ко мне присосался, как пиявка?! — потрясает руками Наумов. Он похаживает по островку два шага вперед, два — назад. Поеживается от мокрого тумана, шебуршит подошвами сапог по гальке. Галька стылая, пощелкивает кузнечиками.
Платон тоже смотрит на залом. Ему совершенно непонятно, как можно разобрать его. И вообще зачем понадобилось разбирать залом среди ночи. Разве нельзя было дождаться утра? Стоило ли беспокоить себя и людей?
На лодках-плоскодонках подошли пикетчики.
— Ничего не говори, сам вижу, — самоуверенно заявляет Софа. Вперив глазки в залом, он о чем-то думает, потом возвращается к лодкам, просит помочь ему перенести одну из лодок на другую сторону островка. Захватив длинную бечеву, Хабибулин и Петр о отплывают к залому. Софа намерен отыскать бревна, положившие начало залому. Не так-то легко найти их в этом клокочущем котле.
Накинув петлю бечевы на конец бревна, они отплыли к берегу.
— Тянем! Р-раз! — покрикивал расторопный Софа. Тянули все, даже председатель колхоза.
— Эх, сколько мы удобрения на это поле вывезли, — в короткие передышки говорил он. — Земля-то какая была, эх, урожай бы какой был!..
Платона раздражал жалобный тон председателя. «И что ноет», — подумал он, отвернулся и стал смотреть на поле. Через него перекатывалась вода. Она смывала землю, ту землю, в которую столько труда вложили люди, возможно, те самые девчата, которых он видел прошедшей зимой в колхозном клубе. Платон сцепил зубы, его вдруг обуяла злоба на этот залом, на эти торчащие во все стороны бревна. Парень с яростью тянул конец бечевы. Это словно передалось и всем остальным. Наконец, выдернули из залома первое бревно. Однако залом не шелохнулся, казалось, этот хаос из бревен окаменел и его уже не сдвинуть с места. Лодчонка с бригадиром и весловым курсировала между островком я заломом. Уже потеряли счет вытащенным бревнам, уже ладони горели от бечевы…
— Девчата возили сюда удобрения. Бывало, запрягут лошадок — и пошел! Носы на морозе покраснеют, а возят… — рассказывал председатель, смотрел на рабочих, рабочие отводили в сторону глаза, вставали и снова брались за конец бечевы.
Светало, когда с заломом было покончено.
— Закуривай! — устало сказал Наумов. Присел на борт лодки и тотчас заклевал носом.
Расселись передохнуть и остальные. От усталости трудно даже свернуть цигарки. Председатель колхоза запахнул полы брезентового плаща и, не попрощавшись, побрел в село через хлюпкое поле. Было слышно, как его сапоги чавкали по раскисшей земле. А поле парило, и вскоре фигура председателя точно растаяла в дрожащем мареве занимавшегося дня.
Небо над тайгой становилось все светлей и выше…
Рита с утра среди рабочих. За советом они идут к ней, подписывать бумажку — к Наумову. Сегодня Леонид Павлович заявился в контору сонный, вялый. Он поминутно вздыхал и в гробовую доску клял «двенадцатый». Зевота раздирала рот. Не выдержал, махнул рукой, побрел домой спать. Управляйся, Маргарита Ильинична, одна. А ей страсть как не хочется сидеть в конторе, когда на дворе весна, когда так и хочется на солнышко. Но в коридорчике толпятся люди, ожидают приема.