Группа балтийцев прибыла в Воронеж, где их ждали новенькие самолеты. Но радость летчиков была преждевременной — готовые к вылету машины предназначались не для них, а для черноморцев.
— Придется подождать дни три, пока подготовим машины для вас, — объявили Челнокову, — а вы пока тут осваивайтесь, отдыхайте.
Особенно отдыхать не пришлось, да, по правде сказать, и не хотелось; какой может быть отдых, когда идет война? Приказ командования пришел своевременно: «Отогнать десять готовых самолетов на юг, а тем временем машины для Балтики будут готовы».
Челноком первым опробовал самолет. Проверил его скорость, маневренность, технические данные. Машина хорошая — проста в управлении, намного лучше вооружена, чем предыдущие. Командир внимательно проследил, чтобы каждый летчик как следует проверил предназначенный ему самолет, заставил каждого сделать несколько полетов, в том числе на полигон. Наконец все проверено, все в порядке — теперь можно лететь.
Но группе пришлось изменить маршрут — в пути их догнал приказ: немедленно идти под Кременчуг, где сосредоточилось много техники и живой силы противника.
Самолеты пошли на задание. Уже издали были заметны черная пелена дыма и яркие огненные полосы и вспышки — горел город Крюков, подожженный гитлеровцами. Вокруг города раскинулись поля с неубранными стогами сена. Бросился в глаза странный и непривычный контраст между горящими зданиями, затянутыми траурной дымной вуалью, и аккуратно сложенными стогами. Степанян смотрел вниз, и ему на память пришла другая, чем-то похожая на эту картина.
…Их лагерь разместился под Кулешевкой, где проходят ученья. До чего же давно это было, наверное, прошла целая вечность! На поле такими же рядами, как эти стога, стояли палатки. Его палатка напротив той, где живут Фира и Ирина… Нельсон невольно улыбается. Он не может вспоминать без смеха эту «выставку»: «Равняйтесь на самых аккуратных», которая так рассердила девушек. Они ведь тогда поссорились с Фирой и даже не разговаривали. Поссорились в первый и единственный раз. Что-то она делает сейчас? Наверное, сидит с Виликом к говорит малышу что-нибудь тихое и ласковое. Да, как все это теперь далеко и кажется таким невероятным! Хорошо бы хоть минутку побыть дома, посмотреть на своих…
Вдруг Степанян увидел трассы пушечных и пулеметных очередей. Стрелял Челноков. Как будто кто ждал этих выстрелов, как будто это был сигнал к наступлению: поле, такое спокойное и мирное, вдруг ощетинилось зенитными пушками. Из стогов сплошными потоками полились пулеметные очереди. Земля мстила небу за то, что ее посмели побеспокоить. Только наметанный глаз опытного командира мог заметить хитрую маскировку противника и разоблачить его.
Бой начался.
Степанян весь напружинился, собрался. Для него сейчас важно одно — не отстать от товарищей и точно поразить цель. Бой был короткий, но жестокий. Челноков, наведя панику у фашистов, увел свою группу на Кременчуг. Дошли благополучно, если не считать, что в фюзеляже самолета командира была огромная дыра от осколочного снаряда и десятки осколков впились и тело машины. Не многим лучше выглядели и другие самолеты.
Техники начали приводить о порядок машины, тщательно «штопать» их, готовить к следующим встречам с врагом. Челноков подошел к Степаняну.
Тот сидел недалеко от своей машины и сосредоточенно смотрел куда-то вдаль.
— Что, Нельсон, получил боевое крещение? — негромко сказал командир.
Степанян ничего не ответил. Челноков опустился рядом с ним на теплую, еще не остывшую от дневного солнца землю. Ему было понятно это состояние, когда толком не знаешь, что произошло и очень трудно разобраться в том, что с тобой происходит. Он сам испытал все это, когда был в своем первом бою, еще на Финском фронте. Тогда он тоже так сидел, молчал и думал.
— Послушай, Батя, — Степанян назвал командира так, как его называли старые летчики, — ведь я сегодня первый раз в жизни убивал людей. Убивал и думал при этом: надо попасть точно, чтобы ни одна пуля не пропала зря. И я не жалею об этом — это они заставили меня убивать, а таких выродков нельзя оставлять на земле…
Нельсон снова замолчал.
— Ты прав. Нельсон, сейчас надо твердо знать одно — это не человек, а зверь, и твой долг уничтожить его, чтобы твоему сыну никогда не пришлось бы воевать. — Челноков положил руку на плечо Степаняну. — А сейчас иди отдохни.
Степанян крепко запомнил этот разговор, хотя и нелегко было ему по-новому осмысливать мир. И потом, когда он уже был опытным командиром, он всегда старался после первого боя поговорить с новичками и подбодрить их. Он понимал, как это трудно мирному человеку правильно понять страшный, но справедливый смысл приказа: «Убей врага»…