Не задумываясь Степанян бросил свой самолет вверх, в облака. Пике. Метко сброшенные бомбы точно накрывают цель. Огромное пламя, кажется, достает до неба, и гулкий взрыв оглушает. Вместе с батареей Нельсон Степанян уничтожил и склад горючего…
Такие дни были не редкостью у штурмовиков. Летчики работали добросовестно, и лучшей наградой для них была благодарность земли. Что могло быть приятней для воздушных бойцов?
Степанян воевал дерзко. По его определению, дерзость эта складывалась из трех частей: точность, опыт и ненависть. Ненависть к врагу. Дерзкий летчик стал известен всей Балтике. На его текущем счету было уже немало уничтоженных самолетов. Нельсон как-то уж очень ловко умел привлекать к себе внимание противника, заставлял его демаскироваться. Много огневых точек было уничтожено отважным летчиком.
— Когда я летаю, то выманиваю немцев шоколадом, — шутил он. — Я им покажу кусочек, а они за мной летят. Вот тут-то я их и угощаю. Даю им попробовать сладкого.
Надолго запоминали фашисты такое угощение. По особенно стал известен Степанян после одного задания.
…Он летел к линии фронта. Обычно он пересекал ее, прорывая зенитный заслон, но сегодня у него совсем другое задание. Он должен пролететь не сквозь нее, а вдоль, над нею, чтобы вызвать на себя весь ее огонь и точно засечь вражеские батареи.
Степанян был опытным летчиком со многими десятками боевых вылетов за плечами, и он знал, что его ожидает. Скорее всего он не вернется, но слова эти были пустыми и как бы не касавшимися его.
Пора набирать высоту. Самолет задрал нос и полез вверх. Выше, еще выше, чтобы набрать высоту для пикирования. Вон она, эта линия, ненавистная петля. Пора. Штурмовик резко идет вниз. Перегрузка дает себя знать, но мысль работает четко и стремительно. Он вышел из пике метрах в пятнадцати от земли и перевел машину в бреющий полет. Он знал, что летит слишком низко для вражеских зениток, но зато сотни автоматов поливали его огнем. Он мчался в сплошном ливне трассирующих пуль, но не сворачивал в сторону. Именно этот ливень подсказывал его направление.
Как одиноки были его пулеметы в этом море вражеского огня! Но его пули доходили до цели. Он знал это, чувствовал. Он видел, как очереди штурмовика выковыривали немцев из окопов, буквально выбивали их оттуда.
Машина то и дело вздрагивала, но мотор продолжал реветь грозно и спокойно. Это была даже не разведка, это был какой-то вихрь, пронесшийся над немецкими позициями и людьми внизу; наверное, казалось, что не один, не два, а множество самолетов поливают их свинцом.
«Задача была выполнена блестяще», — так резюмировала этот необыкновенный полет газета «Красный Балтийский флот» 16 октября 1941 года.
Когда штурмовик приземлился на родном аэродроме, Степанян выключил мотор и несколько минут сидел в кабине не шевелясь. Потом молча вылез, посмотрел на пробоины в крыльях и в фюзеляже и пошел докладывать. Считать пробоины было некогда, впереди еще много работы… Именно работы: тяжелой и смертельно опасной, но в то же время и нужной. Потому что ее никто не может делать за тебя, и ты ее никому не можешь передоверить. Каждодневные будни и каждодневные подвиги. Вылет. Короткий отдых. Опять вылет. Снова отдых. А если не хочется отдыхать и душа снова рвется в бой, потому что еще много фашистской нечисти ходит по нашей земле? А если товарищ не вернулся с задания, тот, чей самолет ты привык видеть рядом со своим, товарищ, чья койка стояла рядом с твоей и чьи письма ты читал и перечитывал, переживая вместе с ним каждую строку? Что делать тогда, когда кажется просто невозможным удержаться и не сесть за штурвал? И приходится сдерживаться, сдерживаться изо всех сил.
И Нельсон ждал. Он научился сдерживаться и учил этому других. Особенно молодых, которым многое казалось простым и которые считали, что основное — это совершить подвиг… Они верили Степаняну, вернее — старались верить, когда он говорил, что нельзя «лезть в самое пекло», хотя молодежи казалось, что он нарочно охлаждает их воинственный пыл, а сам не соблюдает этого золотого правила. Действительно, то, что делал Степанян, восхищало молодых, но оно не было примером осторожности. Ему ничего не стоило вести машину прямо на открывшую огонь зенитную батарею и точным ударом заставить ее замолчать. Причем летчик не торопился уйти с поли боя. Он делал это только тогда, когда окончательно убеждался, что эта батарея уже больше никогда не будет бить по нашим самолетам.