…День авиации — 18 августа. В этот день не было торжественного парада, не показывали в Тушине пилоты свое мастерство. Было просто не до того, но все-таки старая привычка отмечать этот дорогой для каждого летчика день взяла верх. Кто-то вспомнил, что из Ленинграда надо привести самолет, который находился там в ремонте. Степанян дает задание обязательно сегодня же до темноты пригнать машину. Желающих слетать в Ленинград много, но командир, наконец, послал двоих надежных пилотов. Они собираются быстро: еще бы, в этом полете заинтересованы все. В полевую сумку кидают деньги: ведь, если будут в городе, значит, привезут с собой и «горючее» и «боеприпасы».
— Чтобы успели вовремя, — напутствовал летчиков Нельсон, передавая им сумку с деньгами. — Вас здесь ждут, как ангелов.
— Операция «Ангельский полет» качалась, — прокомментировал кто-то, когда самолет скрылся из виду.
Действительно, все ждали возвращения товарищей, с нетерпением посматривали на часы, на начинавшее темнеть небо, и кое-кто стал поминать «ангелов» разними нелестными словами, когда, наконец, посланцы возвратились.
Их полет увенчался успехом — обе машины благополучно пришли — и, главное, вовремя. Все проследовали в столовую, и банкет в честь Дня авиации начался.
Вечер удался на славу. Степаняна единодушно выбрали тамадой. Еще бы! Кто, кроме него, сможет придумать такие веселые и остроумные тосты, вовремя пошутить, успокоить слишком увлекшихся. Да и надо признаться, если бы не Нельсон, вряд ли вообще состоялся бы банкет — ведь самолет мог оставаться в Ленинграде еще и день и два…
Веселье было в самом разгаре, когда Степаняну вдруг передали радиограмму. Он внимательно прочел ее, нахмурил брови, а потом провозгласил очередной тост:
— Выпьем за здоровье виновников сегодняшнего торжества!
Все дружно откликнулись. Когда рюмки были выпиты. Нельсон продолжал:
— А теперь, виновники торжества, на гауптвахту на сутки!
Потом выяснились дополнительные подробности операции «Ангельский полет».
…Летчики прибыли в Ленинград вовремя и отправились с аэродрома за «боеприпасами». Пока перелили водку в канистру и закончили другие дела, солнце уже стало заходить. Сумерки в Ленинграде в это время длинные, темноты нет, но вылет из города уже был запрещен. Летчики примчались на аэродром и уже стали выруливать на старт, когда взвилась красная ракета, запрещавшая взлет. Правда, летчики уверяли, что они ее не видели, а то бы они обязательно остались, но дежурный по аэродрому придерживался на этот счет другого мнения. Самолеты на бреющем проскочили Невский и, найдя выход среди аэростатов противовоздушной обороны, ушли в море, а оттуда к своим. Вдогонку нарушителям полетела возмущенная радиограмма.
«Ангелы» отсидели на гауптвахте, но все были довольны: День авиации был отмечен достойно.
Из таких эпизодов, веселых и печальных, торжественных и комических, и складывалась фронтовая жизнь…
Наступление советских войск в Прибалтике продолжалось. Сначала, как уже говорилось, они освободили Таллин, потом Ригу. И, наконец, группа войск подошла к району Либавы — очень важному стратегическому пункту. Обстановка сложилась так, что к этому времени противник был лишен своих сухопутных коммуникаций и снабжение из Восточной Пруссии шло целиком через море. Гитлеровцы получали подкрепление через Либавский порт. Поэтому наше командование придавало такое огромное значение Либаве, и потому так важно было как можно быстрее взять ее. Вот тут-то огромная доля усилий легла на плечи, вернее, на крылья наших летчиков. Несколько недель подряд, почти не пропуская ни одного дня, летали наши самолеты на Либаву, бомбили порт, уничтожали суда и транспорты, пытавшиеся пробиться о порт. Полеты были не из легких: во-первых, портилась погода — приближалась зима; во-вторых, приходилось совершать в день по нескольку вылетов; в-третьих, противник сосредоточил здесь большие силы — у него было много авиации и зенитных установок. Фашисты прекрасно понимали, Либава — это их последняя карта и горе им, если она будет бита. Поэтому они изо всех сил старались удержать порт и в то же время готовили к эвакуации свои войска. Много вражеских кораблей подтягивалось к Либаве.