- Там всего чуть-чуть.
Спорить было бесполезно. Я даже подарил ему обручальное кольцо, которое купил для Миранды. Пусть потешится со своими бесами в рёбрах. Кармен всё равно ему откажет и выйдет за Пирса или кого-то в этом роде. Дело тут даже не в возрасте. Просто он, как иногда говаривала тётя Энни, непутёвый, дружится с какой-то мутной шушерой и сам законы нарушает. Не такого хочется для самой умной, утончённой девушки нашего королевства, моей, можно сказать, свояченице!
Канистра, полная горючего, оказалась в фургоне. Я заправил мотик и стал спокойно ждать начала недели, когда в Льюисе откроется банк, и я сниму остатки со счёта.
Вечером продолжил читать "Заводной апельсин".
Занятная это штука - стиль речи. Рассказ идёт о таких вещах, от которых волосы шевелиться должны, но в такой шутовской манере, словно это всё игра, притворство, карнавал. Мне приходилось мысленно переводить упоротый алексов трёп на более-менее английский язык, чтоб хоть элементарно понимать, чего там происходит. Насколько правдоподобная это история, мне судить было трудно. Но вот, допустим, если к моему дому приедут на угнанной тачке четыре беспредельщика - как надо действовать? Погасить везде свет, вообще пробки отключить, взять ударное оружие (молоток или топор), затаиться, жать, чтоб они рассредоточились и вырубать по одному, потом стащить это мясо в подвал, обыскать, может, даже раздеть и запереть... на два-три дня... как минимум, потом...
Вдруг я пугаюсь - впервые в жизни так пугаюсь самого себя.
Там, в книжке - безмозглые дети, не знающие, что будут делать через минуту. Я совсем другой: расчётливый, дисциплинированный, целеустремлённый, и если захочу кому-то навредить, этот несчастный позавидует и Ф. Александру, и прочим.
Полночи нарезал круги по саду, высосал полпачки сигарет - всё, что осталось. Моментами я даже звал их в своих мыслях. Мне хотелось убивать. Но в промежутках этих спазмов молился духу Миранды, просил себе доброты, гуманизма.
Вдруг - как ядерный взрыв на месте старой яблони - озарение: она больше Алекс, чем я!!! Она тащилась от Моцарта и Баха, с наслаждением крушила вещи, а что говорила! "Выродок, гадкий, гнусный, скользкий, как червяк... Если бы только у меня хватило сил, я бы убила вас. Раздавила бы. Как скорпиона... Я бы вас своими руками убила. ... Терпеть не могу тупиц... Ненавижу. Ненавижу невежество и необразованность... Всех заурядных мелких людишек... Ненавижу их тупую вульгарность... Ненавижу учёных... Ненавижу Бога. Ненавижу силу, создавшую этот мир. Людей... Бог - импотент".
Стоп! Хватит! Хватит!................................................................................................................
А часах 05.25.
Сижу в кресле у камина. Слёзы кончились, остался лишь жестокий озноб - зуб на зуб не попадает, а кости словно ледяные и в шипах - такая боль!
"Нелюдь, пустое пространство, заключённое в человеческую оболочку... Можно подумать, меня заботит он и его жалкая, промозглая, никчемушная жизнь".
Тяну руку за пластинкой. Моцарт! Сломать! Конверт спалить! Но там его портрет - он словно перепуган, глаз выпучил, косится на меня... Не стану, Амадей, не бойся. Я же отдал за тебя тридцать пять шиллингов.....................
Одна из "Немногих"! Знающих, кто такой Шелли, - чтоб идти на разбой в его маске, блудящих под оперные арии и фортепианные концерты!?
Нет же, милая! Ты пишешь, что не умеешь ненавидеть, что будешь защищать меня в суде, что считаешь себя нравственным человеком, любишь честность, хочешь быть лучше!
Порочный эстет Дориан и милосердная, добродетельная Сибилла боролись в тебе не на жизнь, а на смерть. Три месяца агонии! А я не понимал, что происходит, не умел помочь.
Угли дышат алым и лиловым. Кладу на них "Заводной апельсин". Он оранжево вспыхивает, и мне становится ясно, что это правдивая книга, почти пророческая.
Тьма растёт и расползается!
Любая девушка щедра не в меру, давая на себя взглянуть луне.
Нет больше принцев, миледи. Если вы отвергните меня, отвергните Джонни или Дина, за вами придут Стен Ковальски и коротышка Алекс.
Наконец она меня услышала. Согласилась и оставила в покое. Мирно спит под яблонями, отдыхает от борьбы с самой собой.
Читаю Шекспира - сонеты. А днём, пока было светло, мы с Мэриан работали в саду. Она сгребала прошлогодние листья, я вырубал и корчевал кусты боярышника, освобождая землю под грядки. Завтра байкер в чёрной кожанке и джинсах кротко постучится в магазин для огородников и зачитает длинный список семян, клубней, луковиц.
Во вторник едем в Льюис. После банка веду Мэраин в ресторан. Она упирается, кричит на всю улицу, что я мот и прожигатель жизни. Прохожие таращатся на нас - естественно, с завистью. В ресторане требует от официанта невозможного: чего посытней, подешевле и побыстрее.
- Да он скорей зарубит и изжарит шеф-повара, чем принесёт нам бифштекс через полчаса, - говорю я, и все люди, сидящие вокруг, хихикают.
Я, надо думать, так сказал, когда служащий уже удалился. Мало ли - шарахнул бы мне по башке подносом. Ну, и чтоб не обидеть человека, не виноватого, что на кухне так копаются.
Потом мы просто гуляем, заходим в книжный - я уже не могу выйти оттуда меньше, чем с пятью покупками.