- Плат девственности жалок и невзрачен.
Я об этом знаю всё.
- Зато сух и не мылен.
- Нда... А как же рисунок? Ведь Кэролайн тебя рисовала.
- И с превеликим энтузиазмом! Только вот как дошла до лица, так, видно слегка соскучилась. Такое бывает. Это я к чему всё? Это я к тому, что ты хороший парень.
- Приятно слышать.
- Жаль, что ты пришёл разбить мне сердце - отобрать фургон, в котором я хотел бы жить и умереть. Но это твоя тачка. Я и так лишний день откатал.
Достал из нагрудного кармана ключ, бросил мне сквозь просвет - он мелькнул звенящим метеором. Я поймал. Такой тёплый!...
- Дин, а если бы я оставил тебе фургон навсегда, что ты мог бы дать за это?
Он резко выпрямился.
- Дать мне нечего,... но могу раскрыть смысл шекспировской "Бури".
- Это не то, что мне нужно. Я хочу твой пистолет.
- Зачем?
- Ты не знаешь, зачем пистолеты?
- ... Поди сюда, присядь со мной. Знаю, от меня перегаром несёт, но ты уж потерпи.
Я сделал, как он просил.
- Давай я всё-таки скажу про "Бурю". ... То, что Шекс сжёг театр "Глобус" - это неточно. Но он точно заложил бомбу под настоящую планету,... под Земной Шар. Эта бомба - пьеса "Буря". По-хорошему, лучше бы он её не писал, но уж если... Бог искушает нас через гениев... Соблазна большего, чем этот, я не видел. Ты меня слушаешь?
- Да.
- Всё дело в Калибане. Он - взрывной элемент. Пока хоть одна душа на свете верит в его существование, мы все живём под угрозой войны, и она неизбежна...
- Что ж, вот я - такая душа. Я не только верю в Калибана, а знаю его имя. Я объявил ему войну, и я убью его, поможешь ты мне или нет. Итак, фургон в обмен на ствол.
Он приложил ладони к вискам.
- Прекрасное желание! Священная мечта! Одна из лучших грёз любого истинного человека! - Только исполнять её НЕ НАДО!
- Не надо мне читать мораль. Меняемся или нет?
Молчит, но не отказывает. Тут к нам поднимается Мэриан, спрашивает:
- Вы всё решили?
- Мэриан! Крошка! Где твои волосы?
- Обстригла в знак скорби. Опять.
- Ты знаешь, что задумал твой дружок?
- Да. Эта наше общее дело. Я даже первая о нём заговорила.
Тут Мориарти пришёл в соответствие со своим славным именем; исчезли пьяный шут и книжный проповедник, возник администратор:
- ... Скольких вы хотите оприходовать?
- Одного, - сказала Мэриан.
- Что он сделал?
- Смертельно оскорбил женщину, - ответил я.
- Кто по профессии?
- Типа художник. Живёт в столице, в Хэмпстеде.
- Часто общались?
- Ни разу.
- Есть общие знакомые?
- Скорее, общие враги.
- Хорошо. Оружие я дам и, если скроетесь с поляны, помогу залечь на дно. Но, кроме фургона, мне нужно обещание, что вы выйдете на дело не раньше, чем через месяц.
- Целый грёбаный месяц!? - взвился я.
- Если есть объективные причины для спешки, назови их.
- Ты надеешься, что у меня перегорит!? Мне, мать твою, не сорок пять! Месяц так месяц! Обещаю!
- Обещаю, - повторяет Мэриан.
Бандит достал из-под подушки пистолет, Вальтер с глушителем. Я отдал за него автомобильный ключ.
Тот март стал для меня самой безумной порой в жизни. Единственное желание - приехать в Лондон, найти студию Вестона, найти в ней его и вогнать ему пулу в башку. Оно нарастало с каждым часом, а их было семьсот сорок четыре. Во мне разыгралось такое торнадо, что рядом с ним не встала бы никакая калибанова ярость.
Я сразу начал думать, думать, куда же сбрасывать на время бешеную ненависть и устроил себе обсессивно-компульсивную терапию.
Всю коллекцию бабочек, даже картины с ними я продал через газету и купил на эти деньги боксёрский инвентарь. Каждый вечер, как темнело, я сначала бегал по дороге, потом в мирандином подвале час, а то и больше молотил по груше, повторяя в мыслях описание проклятой бородатой горбоносой морды. Останавливала не усталость, а боль в руках и спине. Ноги гудели уже после пробежки. В холодной ванне я думал, что горячая не так мучительна, в горячей - что лучше холодная, так что принимал их строго по очереди. Затем заставлял себя что-нибудь съесть или выпить, обычно молочное, чисто чтоб ночью голод не тревожил.
Поскольку снотворное моё было экстремальным, с разными побочками, мне приходилось ещё час читать. Календарь такой:
Понедельник - Шекспир (это наше всё, но тогда мне особенно нравилась "Зимняя сказка");
Вторник - Камю (лучше всего сам автор - парень из низов, безотцовщина - а стал общепризнанным нобелевским писателем, и человека описал как раз таким, каким он стал сейчас - пришибленным, обнулённым, вроде зомби, но в сознании, одушевлённым, только это уже какая-то другая душа. Не знаю, как точно объяснить... Во-первых, плохо, что у Постороннего есть фамилия, но нет имени. Лучше бы наоборот. Через фамилию мы связаны с общественной системой, семьёй, законами, бюрократией и всем прочим, а этот человек лишь подчиняется давлению системы, но не имеет с ней ничего общего. У него должно быть только самое простое имя типа Джон или Джек. И если бы я экранизировал его историю, я нипочём не позвал бы итальянского красавчика Мастрояни (нет, вообще он нормальный артист), я вообще бы обошёлся без исполнителя главной роли, её играла бы сама камера, вы понимаете? Всё, что там происходит, виделось бы со стороны, глазами Джека Мерсо, а он буквально и действительно был по другую сторону людей и событий, чуждый и незримый. Но это, наверное, слишком страшно...);