Настала среда - день, когда я должен забрать у некой Нэнси имущество Мэриан. Во время завтрака мне были даны более точные инструкции насчёт времени и места.
- "Доктора Нета" досмотреть? - спрашиваю.
- Нет, не надо, лучше знаешь что...
У меня от такой увертюры уже начинают мурашки по спине бегать. А она показывает какой-то мятый билет на странной бумаге, толстой, рыхлой, волокнистой; написано два слова: "Мэриан Райс" и числа: 29.12.19.00.
- Вот, - говорит, - самое ценное, что у меня есть. За это я отдала деньги, что копила на новую куртку. Ты - славный малый, тебе можно доверять... Это - пропуск на показ нелегального, запрещённого кино. Их устраивает в Льюисе один крутой чувак. Сегодня фильм с Марлоном Брандо! Я от него фанатею! Сходи вместо меня ты, только запомни всё в точности - потом расскажешь.
Этот клочок макулатуры стоит, как зимняя куртка!? Запрещённое кино... Никогда не видывал... А почему бы нет? Разве я не порвал я законом уже три месяца назад?
Прощаясь, я дал её несколько заданий: 1) составить список всех ранее прочитанных книг; 2) читать Барбару Картленд; 3) начать вести дневник.
В час пополудни я простучал в дверь косметического салона, на крыльцо выпорхнула рыжая, конопатая и кривоногая вертушка с ветхим чемоданом.
- Ты - Фердинанд?
- Я.
Я прятал нос в поднятый воротник пальто и поправлял солнечные очки.
- Классный прикид. Привет Мэриан.
Вручила и шмыгнула обратно за дверь.
Поехал домой, прибыл, захожу в подвал:
- Ну, красавица, как успехи? Читать начала?
- Нет. Дневник писала.
- Покажи.
Суёт мне блокнот с половиной выдранных листов.
- И где?
- Да как-то не пошло...
Лезу в мусорную корзину, достаю скомканные бумажки, разглаживаю на коленке один за другим, читаю и диву даюсь:
На первом: "Севодня я"
На втором: "Вчерась под вечер"
На третьем: "Мне теперече"
На четвёртом: "Никогда не думала"
На пятом: "Здрасьте-пожалуста"
На шестом: "Ну приплыли"
На седьмом "Такое дело".
- Это, - спрашиваю, - всё?
- Нет. Я тут решила родичам письмишко настрочить. Вот.
Ага, очередной эпистолярный опус:
"Превет, семья! С прашедшым вас Рождеством! У миня всё нармально. А у вас? Цалую. Ваша Мериан"
- Очень, - говорю, - лаконично.
- Отправишь?
- Когда Барбара будет прочитана от корки до корки.
- О`кей. Пообедаем?
- Вот заладила! Хватит жить от перекуса к перекусу! У тебя должны появиться эти самые духовные запросы.
- Я каждый день молюсь.
- Духовные - в смысле умственные. Новые знания, мысли всякие, понимаешь, бестолочь?
- Да ты не кипятись так.
- Я и не кипятюсь! ....... Ладно уж, пошли пожуём.
Точа карпаччо из говядины, она болтала всё про то, как влюбилась в этого своего Марлина, как носила у самого сердца под школьной формой его фотокарточку и даже подралась из-за него с одной восьмиклассницей.
Я почти не слушал, открыл Дориана и только клал в рот куски то хлеба, то сыра, то ещё не знаю чего. Я уже понял, что эта книжка будет мне глубже всех пропастей под рожью, но, только перелопатив её, я пойму, что произошло со мной и Мирандой.
Бэз малюет, Гарри чешет языком, как надо жить, а Дориан - о, Боже, пусть он всё-таки окажется девушкой! - стоит, позирует, бедняга, уши развеся.
- Эй, Ферди, - меня треплют за плечо, - Я помыла посуду, а ножики наточить бы надо.
- Что?
На столе были ножи!?... Да ну и пусть...
- Я говорю, пять часов уже. На Марлона опоздаешь! Там всего один сеанс, и как врубят проектор, так двери на замок!
А у меня в глазах рассекают голубые стрекозы на хрустально-целлофановых крыльях, и чудо красоты во фраке стоит перед объективом...
Если бы я не гонял до Льюиса и обратно чуть не ежедневно уж сто дней как, я бы заблудился или угодил в аварию, а так у меня появилось звериное чувство дороги - конское или собачье, или, говорят, ещё слоны мастера запоминать маршруты...
Вот я паркуюсь у дома на окраине. Темно, хоть глаз коли, только над входом фонарик маячит, стоит женщина и проверяет билеты, как в обычном кинотеаторе, только она на них не смотрит, а щупает и нюхает. Ёжкин кот! Да она слепая! А собой ничего. Брюнетка.
- Проходи, - говорит мне.
Зал в подвале, похожем на мой собственный, только просторней. Сидения, какие попало: стулья с разной обивкой в середине, спереди скамейки невысокие, а сзади такие длинноногие тубареты, как у барных стоек бывают. Я пристроился с краю в плетёное кресло - его, думаю, из летнего кафе стащили. Жду. А по залу ходит верзила и всем в лица смотрит, лыбится, кивает, а меня как увидел, так насупился и кричит в темноту: