— Простите, ваше превосходительство, но там к вам пришли… Матросская депутация…
— Что? Кто? Какая ещё депутация?
— Представители митинга, который собрался на Мальцевском базаре. Приглашают вас…
— Что за чертовщина? Они что, с ума посходили? Гнать в шею!
Комендант спустил на пол ноги в лиловых фильдекосовых кальсонах и сел на постели, всклокоченный, костлявый, страшный; лицо его было лимонного цвета, мешки под глазами набрякли, большой нос уныло нависал над тонкими синими губами. Соответствующее амбре исходило от генерала.
— Но, ваше превосходительство, матросы настроены весьма решительно… Боюсь, как бы не было осложнений…
— Ну скажи им, что меня нет! Что я уехал! Что я умер! Что угодно! Ступай! Постой… Подай сначала коньяк. Там, в поставце должен быть…
Когда адъютант вернулся, комендант уже возродился к жизни и деятельности. Глаза стали осмысленными и заблестели, нос уже не висел уныло, а торчал хищно и воинственно. Облачённый в широкий китайский халат, Казбек сидел за письменным столом и материл кого-то по телефону. Положив трубку, он посмотрел на адъютанта.
— Что, капитан, там в самом деле что-нибудь серьёзное? Или опять бардак громят?
— Более двух тысяч матросов Сибирского флотского экипажа собралось на базаре. Требуют, чтобы им прочитали высочайший манифест… Да, это попахивает бунтом… Ну, я им покажу, сволочам! Значит, так… Срочно, немедленно вызвать с позиций и ближайших пригородов не менее десяти батальонов с артиллерией и пулемётами. Командование этими частями поручить генералу Алкалаеву-Калагеоргию. Начальником охраны города назначить генерала Лашкевича с приданием ему соответствующих полномочий. Части с позиций прибудут, очевидно, только к вечеру, поэтому сейчас на усмирение матросни нужно послать Хабаровский резервный полк…
Задребезжал телефон. Казбек взял трубку, хмуро послушал, потом рявкнул:
— Можно подумать, что вас это радует, идиот!
Бросил трубку, повернулся к адъютанту.
— Хабаровский полк присоединился к участникам митинга. А в нём вместе с запасными десять тысяч…
Шумело, волновалось людское море, затопившее базар со всеми его магазинчиками, лавками, мастерскими. Пополняясь всё новыми ручьями – армейскими подразделениями, группами портовых рабочих и просто зеваками, это море уже с трудом удерживалось в берегах базара и выплескивалось на прилегающие улицы – Афанасьевскую и Шефнеровскую. В разных углах площади на шатких сооружениях из пустых бочек, ящиков одновременно надрывалось несколько ораторов, но кто и что говорил – разобрать было невозможно. Толпа ворчала и ворочалась, как просыпающийся зверь в берлоге.
Неожиданно со звоном лопнуло стекло, выдавленное в одной из лавчонок. Хозяин, пожилой бритоголовый китаец, с жёлтым сморщенным лицом, выбежал па улицу и запричитал, хлопая себя по бокам. Краснорожий белобровый детина в серой распахнутой бекеше, в сапогах-бутылках и картузе, съехавшем на затылок, орал:
— Отчиняй лавку, ходя! Чего закрылся? Не видишь – у людей праздник!
— Товара мэю, капитана! Нету моя торговать… Ходи другой купеза… — жалобно бормотал китаец.
— Брешешь, косоглазый! Все у тебя есть! А ну, робяты, подмогни!
Краснорожий и два его приятеля, одинаково серых и вертлявых человечка, ввалились в затрещавшую по всем швам лавчонку. Старик китаец стоял неподвижно, вобрав голову в плечи, лицо его ещё больше сморщилось, по щекам, повторяя изгибы морщин, текли слёзы.
Громилы вышли, набрав в беремя бутылок с водкой и ханшином, обвешавшись колбасами, как веригами. По всему было видно, что одним заходом они опустошили всю лавку.
— Не скули, ходя! — ржал красномордый. — На вот!
И он кинул лавочнику ассигнацию. Она упала на землю, но старик её не поднял. Он стоял окаменевший в своём безутешном горе.
Громилы меж тем выбивали пробки из бутылок, присасывались к горлышкам. Краснорожий орал, напрягая жилы на толстой шее:
— Гуляй, голытьба! Однова живём! Что пропьем – наживём! Эй, матрос-братишка, чего слюни глотаешь? Иди, помянем дружков наших – героев Цусимы! И ты подходи, и ты… Все налетай! Антон Демидыч угощает! Пей, братва, не жалко!..
Солдаты и матросы сгрудились вокруг доброхота. Сладкая, приятно обжигающая водка заструилась в десятки глоток, согревая нутро, наполняя хмельным звоном головы. Почти все пили натощак, поэтому спиртное действовало с невероятной быстротой. Вскоре краснорожий предводитель уже во главе пьяных солдат штурмовал соседний с лавкой китайца магазин. Прилизанный носатый приказчик с галстуком бабочкой визгливо кричал: