— Слышь, а где это я?
— Знамо где: у меня в дому.
— Вот те квас! А как же это я тут образовался?
— Да ты чо? — удивился Васятка. — В сам деле ничего не помнишь или придуряешься?
— Ей-богу, не помню! — Иван помотал головой, и в ней тотчас всколыхнулась тупая свинцовая боль.
— И как мы с Анкой тебя в кювете подобрали? И как к себе на сопку тащили? И как дома раздевали, а ты все хотел идти бить какого-то поручика?..
— Раздевали? Вы меня раздевали? — переспросил матрос, с ужасом вспомнив убогое состояние своего бельишка.
— Я раздевал, — уточнил Васятка и безжалостно продолжил: — И как про любовь Анке говорил, не помнишь?
Иван побагровел.
— А она что?
— Смеялась с тебя, дурака, — и, вздохнув, заключил: — Наделали вы, матросы, делов!
— А что?
— А то, что весь город взбулгачили, а толку ни на грош…
— Ничего, — буркнул матрос, вставая с кровати. — Зато юшку пустили кой-кому, будут помнить…
— Вам тоже пустят, не беспокойся! Вон Починкина уже арестовали…
— Как арестовали?! — Рублёв застыл с надетой одной штаниной, уставившись на Васятку. — Откуда ты взял?
— Матрос знакомый с экипажу сказал. Ночью в казарме его взяли. Сейчас на «губе» сидит, там полно ваших…
— Стёпку-то за что? — воскликнул Иван. — Брали бы уж меня, я бузил… А он как раз ругал нас… Ну нет, шалишь! — он начал быстро одеваться.
— Куда ты?
— Стёпку выручать!
— Один, что ли, пойдешь?
— Зачем один? Братву свистну…
— Вся братва сейчас возле Успенского собора. Митинг там…
— Чего ж молчал до сих пор? Идёшь со мной? Тогда быстрей!
На углу Пушкинской и Светланской, возле белого собора, воткнувшего пять золотых луковиц в голубое небо, покачивалась тысячная толпа матросов, солдат, рабочих. Рублёв с Васяткой подошли как раз в то время, когда к собору подъехал пароконный экипаж, в котором сидели генералы Казбек и Алкалаев-Калагеоргий. На третьем, откидном, сиденье примостился адъютант коменданта – стройный красивый капитан, весь раззолоченный и хрустящий, словно конфета с рождественской елки. За экипажем на высоких сытых конях гарцевал генеральский конвой – дюжина чубатых молодцов в бескозырных фуражках.
В толпе кашляли, дымили махрой, переходили с места на место, вполголоса переговаривались.
— Всетки снизошли до нас их благородия, мать их…
— Ещё бы, жареный петух-то клюнул!..
— А охрана-то, гля, какие мордастые! Эти бунтовать не будут…
Между тем генералы – худой Казбек легко, а тучный Алкалаев накреня коляску – сошли на землю.
— Здорово, братцы! — с наигранной весёлостью обратился к матросам комендант.
— Здра… жла… — вразнобой ответило несколько голосов.
— По какому случаю собрались, или праздник какой?
Он улыбался одними губами.
— Какой там праздник! — хмуро ответили из толпы. — Не до жиру, быть бы живу…
— Отчего такое мрачное настроение? — комендант растягивал тонкогубый синий рот в непослушной улыбке, а на виске напряжённо билась злая жилка: «Прочистить и смазать! Прочистить и смазать!» — Вы же русские воины! Орлами должны смотреть! А вы… Может, претензии какие есть к командирам, ко мне?..
Матросская толпа, не привыкшая разговаривать с генералами тет-а-тет и потому угрюмо молчавшая, услышав знакомое слово «претензия», словно взорвалась криками:
— Будешь орлом, когда живот к спине присох!..
— Кормят хуже собак!..
— Офицеры и кондуктора изгаляются!..
— Пообносились хуже нищих!..
— Запасных не увольняют!..
Выкрикивая «претензии», матросы все плотнее теснились вокруг генералов, впивались в них яростно горящими глазами. У Казбека задергалось левое веко. Казаки, кентаврами возвышавшиеся над толпой, обеспокоенное нащупывали за спинами приклады карабинов.
— Господа нижние чины! — выждав паузу, вкрадчиво начал комендант. — Прошу вас успокоиться, ну что вы, ей-богу… Всё будет хорошо. Я ведь для того и прибыл к вам, чтобы спокойно во всём разобраться… Я даже пошёл на нарушение устава; ведь вы же знаете, что жалобы надо подавать по команде. Но я пошёл на это, потому что… люблю вас и желаю вам добра! Я сам старый солдат и прекрасно вас понимаю…
— Тем лучше! — бесцеремонно перебил генерала выдвинувшийся вперёд Назаренко. — Тем более вы обязаны немедленно выполнить требования — именно требования, а не просьбы! – нижних чинов гарнизона!
Казбек удивлённо-надменно задрал брови: откуда этот «шпак» взялся?