- Нет, еще не прибыл. Терлинк поднимался. Остальные спускались. Лестница с глухими стенами, словно вырубленная в скале, делала поворот. Достигнув его, бургомистр неизбежно оказался лицом к лицу с советниками. В этом не было ничего особенного, и все-таки с обеих сторон произошла небольшая заминка. Не потому ли, что Терлинк, взгляд которого приобрел необычную неподвижность, производил сегодня еще более внушительное впечатление, чем всегда? Только что разговор шел о нем, о его отсутствии, о его все более странном поведении. А он тяжело поднимался по лестнице, прошел, не поздоровавшись, мимо первых встреченных советников, потом через всю группу сплошь в черных костюмах, и ему уступали дорогу. Вдруг, когда Терлинку оставалось лишь распахнуть дверь своего кабинета, он остановился и обернулся. Кемпенар, стоявший к нему ближе всех, клялся потом, что видел, как у бургомистра дрогнули губы. Да и все почувствовали, что время на мгновение остановилось, что все как бы повисло в воздухе и слова, готовые сорваться с губ, еще можно задержать. Все стоявшие на лестнице - кто выше, кто ниже - обернулись. В свете ламп лица на фоне черных пиджаков казались розовыми. Единственным чисто белым мазком на этой картине выглядела седая борода г-на Команса. Все ждали. Подле Мелебека с его портфелем крупным планом выделялся ван Хамме.
- Леонард ван Хамме, - голосом судебного пристава отчеканил Терлинк, скандируя каждый слог, - я только что купил вашу дочь. На секунду тишина стала полной - только под каменными сводами еще звучал отголосок последнего слова. Потом Леонард ван Хамме рванулся к выходу. Его удержали.
Поднялся шум. Терлинк не побежал, а невозмутимо вошел к себе в кабинет, закрыл за собой дверь, повернул выключатель. Первый свой взгляд он обратил к Ван де Влиту, но тот, казалось, на этот раз ничего не понял. Не ждал ли Йорис, что в дверь начнут ломиться, а то и высадят ее? Этого не произошло. Недолгий гул голосов - и тишина! Не появился даже Кемпенар, и когда Терлинк, не дозвавшись его, распахнул дверь секретарской конуры, там даже не оказалось ни шляпы, ни макинтоша. Йорис был спокоен, очень спокоен. Правда, несколько опустошен, как после нервного срыва; такой же бывала Эмилия два-три дня после сильного припадка. Скоро он расстанется с Эмилией. В просторном здании ратуши оставались сейчас только он да привратник с семейством. Терлинк сам запер дверь и тщательно погасил всюду свет. Потом пересек площадь, заметил, что лампа в одном из уличных фонарей перегорела, и остановился наконец у витрины ван Мелле. Что еще здесь можно найти хорошего? Терлинк просто не представлял себе этого он ведь каждый день покупал самое лучшее. Почему бы не паштет из гусиной печенки?.. Кстати, есть и ананас, всего один, такой же, какой он купил Лине... Он взял его. Сегодня г-жа ван Мелле глядела на бургомистра как-то по-другому, нежели обычно. Что в нем особенного? Или ей уже рассказали о случившемся в ратуше?
- До свиданья, господин Терлинк.
- До свиданья. Чуть дальше, на другой стороне улицы, виднелись большие ворота католического собрания, где на втором этаже горел свет.
Йорис с паштетом и ананасом под мышкой проследовал дальше, вытащил из кармана ключ, вошел в свой дом, остановился в коридоре, снял шляпу и дождевик. В доме пахло пореем. Значит, будет луковый суп. Стены, мебель, воздух - все, вплоть до света и тени, было здесь теплое; казалось, будто дом купается в прозрачной горячей воде. Терлинк распахнул дверь в столовую и увидел, что дверь в кухню приоткрыта. Мария давно услышала, что он вернулся. Она вышла ему навстречу, чтобы принять пакеты, шмыгнула носом и, как если бы Йорис спросил ее, хотя он и не раскрыл рта, сокрушенно повела головой.
- Очень плоха? - выдавил он наконец.
- Он только что ушел. - "Он" означало отныне "доктор Постюмес". - Сегодня он сделал два укола. В девять вечера зайдет опять.
- Она спит?
Отрицательный жест. Нет! Тереса лежала с открытыми глазами и - это самое страшное, - кажется, понимала, что происходит с нею и вокруг нее.
Она тоже наверняка слышала, как вернулся муж. Ждала. Знала, что он ездил в Остенде.
На верху лестницы в темноте зашуршало платье. Марта перегнулась через перила:
- Вы, Йорис?
Он хотел подняться, но она спустилась сама.
- Доктор Постюмес считает, уже недолго. Самое ужасное, что Тереса догадывается. Она попросила кюре соборовать ее. Он скоро придет.
Да. Ну что ж!
Да так да.
Нет так нет.
Мог ли Терлинк сказать это вслух? Хотя бы признаться себе в этом?
Разве он чудовище? Грубая скотина?
Он бесился. Бесился при мысли, что Манола сейчас наверняка у Лины и пересказывает ей их дневной разговор.
Он бесился при мысли...
Комната там, на набережной, и беспорядок в ней, комическая важность Элси, виноград на подносе, пустая бутылка из-под шампанского на каком-нибудь неподходящем месте, Лина, вечно улыбающаяся так, словно она не понимает, словно она ничего не поняла в жизни...
Вот так всю жизнь ему придется...
- Кюре! - повторил он тем же тоном, каким сказал бы "до-ре-ми-фа-соль... "
Ладно! Надо продолжать.
- Мария, вы как будто получили паштет и ананас?
Первым делом - наверх, на третий этаж, харч Эмилии. Она была беспокойна и взъерошена, как животное, чующее грозу.
Затем этажом ниже. Тереса!
Тем хуже для него! Понадобилось мужество, чтобы распахнуть дверь и встретить взгляд жены, который ждал, впивался в мужа, высматривал в нем все чужое и настораживающее, спрашивал, искал, тревожился...
А тут еще неподвижная, как кариатида, свояченица Марта, уже склонившая голову, словно над изголовьем покойника!
- Вернулся, - слабым голосом проронила она.
А почему бы ему не вернуться? Или она ждала, что он не вернется?
По обе стороны носа у Тересы пролегли тени. Она уже не могла поворачиваться на бок и была вынуждена - если только не делала это нарочно держать руки скрещенными, как у покойника.
- С Эмилией все в порядке?
Лучше бы уж она молчала, чем говорить таким отрешенным голосом!
- Ездили в Остенде?
Она вложила в эти слова столько странной кротости, как если бы хотела спросить: "Хорошо отдохнул? Доволен? "
Стоя справа от постели. Марта смотрела на него твердым, как приказ, взглядом.
- Какая сегодня погода? - спросила Тереса, как будто это имело для нее какое-то значение.
Терлинк поймал себя на том, что отзывается в подобающем тоне:
- Почти весь день шел дождь. А теперь поднялся ветер.
Было слышно, как Мария накрывает внизу на стол, а на улице по брусчатке подпрыгивает грузовик и стучат лошадиные копыта, напоминая шум в кузнице.
Глава 5
На мгновение она как бы превозмогла недуг. Лицо ее слегка разгладилось, взгляд покинул смутные дали, где обычно блуждал, отыскал Марту, потом дверь, Тереса прошептала, сделав над собой усилие, чтобы упредить новый приступ болей:
- Послушай, что он делает.
Она сказала "послушай", а не "посмотри". Это стало уже почти ритуалом. Марта, которая только-только села, со вздохом встала. Бесшумно повернула ручку двери и, чуть наклонясь вперед, замерла возле узкой щелочки.
Прошло уже несколько минут, как Терлинк неторопливым тяжелым шагом поднялся наверх, но женщины так и не услышали, чтобы он вошел к Эмилии.
К тому же в этот час он вообще не навещал дочь. И с постели, сложив руки на животе, с лицом, то и дело искажаемым спазмой, Тереса не сводила глаз с сестры.
- Я ничего не слышу, вернее, слышу только его дыхание. Он стоит на площадке. Свет не зажег. На этом беседа прервалась. Говорить стоило Тересе большого расхода энергии. Да чаще всего ей и не нужны были слова:
Марта понимала значение почти каждого ее взгляда.
Им самим не верилось, что, в общем, только теперь, на склоне дней, оставаясь вот так, вдвоем в одной комнате, одна - болея, другая - ухаживая за сестрой и дежуря около нее, они узнали друг друга.