На этом прево вернулся на свое место у подножия ведущей на эшафот лестницы и распорядился начать казнь Филиппа д'Онэ.
Помощники Каплюша тут же схватили тряпичный манекен, что лежал в большой корзине, поставили его на ноги и показали толпе, которая принялась смеяться и отпускать столь пикантные шуточки, что мы не возьмемся здесь их повторять. Фактически эти грубоватые шуточки, которые кумушки встречали оглушительным хохотом, касались главным образом той части казни, которая является самым ужасным из уродований, и так как манекен был далек от того, на что он должен был походить, люди кричали:
— Мы хотим видеть все!
— Снимите с него одежду!
Помощники палача довольствовались тем, что положили манекен (к слову, облаченный в самые лучшие одежды) на плаху, после чего один из них схватил топор, нанес удар по голове, и та тотчас же откатилась в сторону.
Раздался новый взрыв смеха, затем вдруг воцарилась тишина, на сей раз — трагическая, так как настал черед казнить уже живого — плоть от плоти — человека!.. Все взгляды устремились на дверь тюрьмы.
Там, в этой тюрьме, в глубине камер, происходила ужасная сцена, в то время как наверху, на эшафоте, разворачивалась мрачная и гротескная иллюзия казни Филиппа.
Действительно, после своего разговора с прево капитан зашел во второе караульное помещение и гаркнул:
— Схватить мессира д'Онэ и привести на эшафот!
С дюжину лучников бросились выполнять этот приказ; как и ранее, их сопровождали двое помощников палача и человек в черном, который, зачитав приговор, желал осуществить свои функции до конца и по всем правилам.
Итак, лучники, помощники палача и человек в черном спустились; первые — вооруженные пиками, вторые — веревками, третий — своим пергаментом.
Была открыта дверь, и, как и в первый раз, их взорам при свете факелов предстал Страгильдо — весь в крови, сведенный судорогами, страшный донельзя. И тогда коридор и камеру огласило необычное созвучие голосов, где смешивались вопли Страгильдо, который не хотел умирать, крики лучников, которые хотели его схватить, увещевания помощников палача, которые хотели его связать, визги человека в черном, который хотел зачитать свой пергамент. Бывают трагические комедии. Бывают комические трагедии. От некоторых шуточек Мольера пробирает дрожь. В некоторых катастрофах можно увидеть людей, которые хохочут, хотя и нельзя сказать, что они потеряли рассудок; они и сами не знают, почему смеются. Правда в том, что они видели комическую сторону боли, видели потому, что не могли не видеть. Они от этого умрут, возможно, но им нужно смеяться. И во всей мешанине той бурды, которую представляют собой человеческие чувства где начинается комичное? Где границы трагичного? Крича и жестикулируя, лучники, помощники Каплюша и человек в черном ворвались в камеру Страгильдо, и было в этом их входе нечто ужасное, зловещее, комичное и гнусное.
— Говорю же вам, я — не Готье д'Онэ! — кричал Страгильдо.
— Полноте, дружище, давайте все сделаем по-тихому! — повторяли помощники палача.
— Доводим до сведения вышеназванного мессира Готье д’Онэ… — верещал человек в черном.
— Черт бы побрал этого безумца, который не желает подчиняться! — орали лучники.
— Говорю же вам, меня зовут Страгильдо! — хрипел узник.
Все эти крики слились в одно глухое ворчание. Итальянец, зажатый в угол, перестал негодовать, — теперь он защищался.
Ударами кулака он сбил с ног двух лучников; при помощи зубов наполовину отгрыз запястье одного из помощников Каплюша; каждое из его движений, каждый из его жестов был яростной атакой. В этом темном, с опрокинутыми факелами, углу началась неописуемая драка; глухие проклятия, короткие вскрики, оскорбления, непримиримая борьба человека, который не хотел умирать. Затем, как-то вдруг, все стихло.
— Ну вот, давно бы так! — приговаривал здоровенный помощник палача, связывая Страгильдо.
— Эти д’Онэ были те еще негодяи, — говорили лучники один другому.
— И, наконец, отрубается топором голова, — заканчивал, гнусавя, человек в черном, который знал свой пергамент наизусть.
Страгильдо больше уже ничего не говорил.
Связанного по рукам и ногам, итальянца вытащили из камеры и когда перенесли в караульное помещение, то заметили, что он мертв. На теле его было более двадцати ран; чье-то копье пробило его горло, чей-то кинжал вспорол живот; на лице не было живого места, а один глаз вываливался из орбиты. Впрочем, и с другой стороны имелись пострадавшие: один из двух лучников, которые отведали кулака Страгильдо, ночью умер; еще несколько получили более или менее серьезные раны.