Но тогда зачем Тристан приходил за ним в Тампль? Зачем привел сюда? С какой целью или ради какой выгоды? В конце концов Валуа сказал себе, что, возможно, этой ночью на Тампль либо на Лувр будет совершено нападение и его решили нейтрализовать на это время. В итоге он решил отложить поиски ответов на все эти вопросы до завтра.
В этот момент он услышал отдаленные звуки какого-то колокола, медленно отбивавшего время. Он сосчитал: было одиннадцать часов.
Что до того, чтобы выйти из Нельской башни, то это было дело пустяковое. С рассветом, когда Париж проснется, он всполошит прохожих, начав колотить в дверь, которую выбьют тотчас же, как только он себя назовет. И тогда он не успокоится, пока не схватит Тристана. Время шло. Валуа окончательно успокоился. Он даже вложил в ножны кинжал. Весь вопрос теперь заключался в том, как пережить эту ночь. И однако же он чувствовал, как обостряется его злость, стоило ему подумать, что сокровище Мариньи уже почти было в его руках, — так, по крайней мере, он полагал! Ведь это сокровище действительно существовало! Где оно находилось? И что доказывало, что Тристан не сказал хотя бы часть правды? Что доказывало, что сокровище не следовало искать именно в Нельской башне?
В ту самую секунду, когда ему в голову пришла эта мысль, Валуа вздрогнул: он услышал некий шум, первый с тех пор, как он здесь оказался. Отчетливый шум, который странно прозвенел в глубокой тишине. Шум падавших на плиты золотых монет.
Валуа почувствовал, как заколотилось сердце. Всего за пару мгновений он выдумал, создал из всех обстоятельств правду, которая показалась ему безусловной: Тристан вошел вслед за ним и, заперев дверь, тут же бесшумно направился к сокровищу! Тристан набивал карманы, прежде чем позвать Валуа!..
Но где?..
Вне себя от радости, Валуа начал осторожно продвигаться к тому месту, откуда доносился этот шум золота. Он шел туда так, словно его притягивала некая магнетическая сила.
На плиты просыпалось еще несколько монет.
— Тристан! — позвал Валуа тихим голосом.
Он спускался, почти сам того не замечая, по лестнице, уходившей под землю. То была уже знакомая ему лестница, та самая, которая вела к подвалу, где его запер Ланселот Бигорн и откуда затем вызволил король Людовик собственной персоной.
Спустя минут он был уже в подвале и сделал несколько нерешительных шагов.
— Это ты, Тристан?.. Полно, я тебя прощаю и разрешаю сразу же взять твою часть.
Тишина вновь стала глубокой, вроде тех, что, должно быть, бывают в могилах. Валуа инстинктивно отступил на те несколько шагов, которые только что сделал вперед. Внезапно он на что-то наткнулся. Рукой он поискал проем, через который вошел.
Проема больше не было!..
Валуа ощутил, как его рука коснулась дверного косяка — запертой двери!
Он вздрогнул, но самообладания не утратил. Где-то здесь был Тристан!.. Где-то здесь было золото!
В этот момент вдали, очень далеко, гораздо дальше, чем прежде, раздались уже более слабые, похожие на стоны бронзовых душ, звуки колокола. Он сосчитал их: пробило полночь.
С двенадцатым ударом погреб вдруг озарился слабым светом, который шел непонятно откуда. Валуа узнал тогда тот подвал, в котором когда-то сидел под замком. Он не испугался; он думал лишь о сокровище. И внезапно он содрогнулся всем своим естеством: сокровище!.. Он его видел!.. В глубине подвала стоял внушительных размеров открытый кофр. Кофр этот был полон мешков, тщательно перевязанных у горловины. На плитах, возле сундука, тускло мерцали два или три дуката; один из мешков был развязан.
Валуа расхохотался.
Тристан был здесь; предположения сменились уверенностью. Это Тристан развязал мешок, из которого выпали эти золотые монеты. Но где сейчас Тристан?.. Там, да, там, за этой занавеской, что колыхалась позади сундука.
Бурча угрозы, Валуа подошел к занавеске и резко ее отдернул.
В тот же миг он отскочил назад и, ошеломленный, замер на месте: волосы его встали дыбом, и он почувствовал, как на него обрушивается самый что ни на есть сверхчеловеческий страх. Он упал на колени и все, что было в нем живого — всю свою энергию, все свои силы — бросил на то, чтобы отвернуть, опустить голову или закрыть глаза, но так и не смог этого сделать; его обезумевший от ужаса взгляд был прикован к страшному зрелищу. Тем, что видел Валуа, был Ангерран де Мариньи!..
Мариньи сидел в кресле. Он был в обычных своих одеждах. Лицо его не было бледным, как то бывает у трупов, напротив, казалось даже слегка порозовевшим; широко открытые глаза блестели. Левая его рука лежала на рукояти кинжала, правая покоилась на колене. Кресло стояло на довольно-таки высоком помосте, в результате чего ноги Мариньи касались крышки сундука.