Сержант задрожал.
— Затем, что он согласился отвести меня к вам, вместо того чтобы препроводить в Тампль.
— Сто экю за такой пустяк?
— Вижу, — спокойно сказал Бигорн, — король сейчас уже полагает, что его шут не стоит и жалкой сотни монет!..
— Ладно, — проворчал Людовик, — пусть этому человеку выдадут десять экю, и забудем об этом. Только впредь относись к моим денье[2]с большей заботой, если хочешь, чтобы их хватило и на тебя.
— Дружище, — сказал Бигорн, подходя к сержанту, — я обещал, что король выдаст тебе сто экю, но раз уж король не держит слово, которое я дал от его имени, заберешь у казначея мою долю — я оставляю тебе все свое жалованье за первый год службы.
— Хорошо! — промолвил Людовик. — Пусть ему выдадут сто экю, а затем бросят на сто дней в камеру за неисполнение приказа, согласно которому он должен был препроводить пленника в Тампль.
Сержант вышел — наполовину обрадованный и наполовину разъяренный.
«Я сказал: за первый год службы, — усмехнулся про себя Бигорн, — но, похоже, наш славный Людовик полагает, что я обосновался здесь навсегда».
— Следуй за мной, — скомандовал Людовик своему новому шуту, тогда как придворные по мановению королевской длани хлынули в сторону прихожей.
II. КОРОЛЬ И ШУТ
Его Величество проследовал в свой кабинет. Бигорн не отставал ни на шаг. Он понимал, что борьба, а между этими двумя персонажами предстояло развернуться настоящей борьбе, так вот, борьба эта еще только начинается. Малейшая неосмотрительность могла стоить несчастному Ланселоту как его места шута, так и его жизни бродяги.
Король уселся в свое кресло.
Бигорн, не получив соответствующего приглашения, опустился на табурет: то была одна из прерогатив его должности, так как функции шута составляли то, что и называют должностью, со всеми связанными с ней обязанностями, огорчениями и даже опасностями, но, как и у всякой должности, здесь имелись свои выгоды, прерогативы и даже льготы.
Удобно устроившись перед королем, Ланселот Бигорн счел благоразумным подождать, пока тот сам приступит к допросу.
Поразмышляв какое-то время, Людовик наконец обратил внимание к сидящему напротив.
— Ну, господин шут, выкладывай свою информацию; что ты там хотел мне рассказать относительно Нельской башни? Когда ты меня туда привел, то довольствовался лишь тем, что оставил у какой-то двери, сказав, чтобы я искал, и тогда найду. Я поискал, но ничего не нашел. И тем не менее, — добавил король с мрачным видом, — я должен найти! Говори же, если что-то знаешь!
Ланселот широко распахнул испуганные глаза, тогда как его нос, и без того очень длинный и невероятно подвижный, казалось, еще более вытянулся, грозясь влезть прямо в рот Бигорну.
— Информацию, сир?.. Да помогут мне святые Варнава и Панкратий!.. Пусть все черти ада поджарят, разорвут мою жалкую шкуру, пусть все огни преисподней, все эти терзающие плоть костры дьявольской обители вцепятся мне в язык и тянут, пока он не станет тряпкой, годной для мытья полов, если я понимаю хоть слово из того, о чем вы говорите!
— Но мне сказали, что ты хочешь рассказать мне что-то именно о башне!
— Ах да, это правда! Так вам сказали, — спокойно продолжал Ланселот, — но, знаете ли, нужно же было сказать хоть что-то, чтобы предстать перед королем! Хорошо бы выглядел тот, кто явился бы к очень христианскому и всемогущему королю и заявил: вас желает видеть Ланселот Бигорн. Да кто он такой, этот Ланселот Бигорн?.. Пусть этого Бигорна бросят в какую-нибудь темную камеру и не забивают мне им голову. А так бы и сделали, тогда как: «Ланселот Бигорн обладает некой информацией относительно того, что произошло в Нельской башне» — и Бигорна тотчас же препроводят к королю, и вот он уже служит, ничего не боясь, этому могущественному хозяину.
— Значит, — разочарованно проговорил король, так как Ланселот казался ему искренним, — ты ничего не знаешь? Не подслушал никакого секрета?
— Я? Ничего — абсолютно ничего! Я не знаю, даже самого незначительного пустяка, разве только то, что уже говорил вам: «Стучи, и отворят тебе, ищи, и найдешь!.». И да заберет меня чума, да заставит меня лихорадка до скончания дней моих клацать зубами и дрожать всеми членами, если я лгу!
— Ладно, — произнес король со вздохом, — оставим это.
Про себя же он думал:
«Как узнать?.. Кто же заговорит?.. Кто скажет мне правду, всю правду. О! Тот, кто узнает, кто заговорит, кто избавит меня от этих подозрений, что разъедают мой мозг и сердце, словно ненасытные грифы, тому я отдам одну из моих провинций, самую красивую, самую богатую, разве что, — и на губах его заиграла зловещая улыбка, — разве что если я не прикажу закопать его живьем в какой-нибудь ужасной могиле, чтобы вместе с ним похоронить постыдную и позорящую тайну».