Тихо, чтобы не помешать жене, Алекс, осторожно ступая, прошел в ванную, взял тряпку и стал мыть ванну.
Простосердечный сын свободы — только вчера он сидел, опустив привыкшие таскать бревна плечи и сложив руки на коленях, на своем обычном месте в углу кухни, смотрел наивным взглядом, как чадит сковородка, слушал, как потрескивает тесто, а сегодня? Где он теперь? Неужели подо льдом, пошел на корм рыбам? У кого хватило сил и дерзости убить такого великана? Зачем надо было его убивать? Но пропасть он пропал, уже третий день. Пошел после обеда к портному за костюмом и не вернулся. Как объяснил перепуганный портной, костюм он получил и сразу надел, старую же одежду, завернув в газету, взял с собой. Куда он мог пойти? Неужели в какой-нибудь портовый кабак, как боится Алекс? «Черт меня побери, почему я выдал ему карманные деньги, — проклинает он себя. — У Ханса голова большая, но ум в ней детский, а водку он пить никогда не умел. Если напился и увидел доступную бабенку, мог пойти с ней в какой угодно притон». Что в этом притоне с братом могло приключиться, Алекс не говорит, но понятно, что ничего хорошего. Папе он сказал прямо (тестю доверяет больше, чем жене): попал, наверно, в лапы каких-то подонков, те посмотрели, что чужак, хорошо одет, при деньгах, и порешили — нож в брюхо, труп в прорубь. Может, выплывет весной, а может, и нет.
Неужели Ханс мог пойти с какой-то продажной женщиной? Какая сила отнимает у мужчин разум? Что за неестественные желания бушуют в них, заставляя терять осторожность? Похож по повадкам на ребенка, в свидетельстве о рождении в качестве талисмана лежит фото матери — и как это совмещается со столь грязной потребностью? Алекс не может даже официально обратиться в полицию, как он объяснит, кто такой Ханс и почему сюда приехал. Через доктора Эберга он пытался втихомолку узнать, не привезли ли в морг человека с такими приметами, а фон Пиллау показал ему списки арестованных, но никого, похожего на Ханса, так и не нашлось. Может, он вернулся домой? Так они сказали Татьяне, но даже гувернантка поверила не совсем. Чего ради возвращаться туда, откуда только что в панике удрал? Будь он Хуго, можно было бы подумать, что он нашел себе подобных и те его где-то спрятали, но Ханс ведь даже русского языка толком не знает…
Тайна, вот что не дает покоя, тянет снова и снова на набережную. Ледяное поле ровное, гладкое, блестит на солнце, но никто не знает, что оно скрывает. «Он умер, здесь его могила», даже этого о нем не скажешь. «Он не был создан для людей». Это правда.
Управляющий Лейбаку, приехавший на рынок продавать мед, посадил Алекса в свои сани, но последние четыре километра ему все равно пришлось топать пешком по непроторенной заснеженной тропинке. Смеркалось. Встретиться с глазу на глаз с волками не хотелось, но и идти быстрее тоже было невозможно, мешала ледяная корка, сквозь которую проваливались ноги, даже его, человека далеко не самого большого веса. Лишь одна цепочка заметеленных следов примерно недельной давности указывала, что где-то поблизости живут люди. На всем его долгом пути его окружали тысячи мужчин и женщин, заполнявших городские улицы и перроны вокзалов. Все куда-то ехали, покупали что-то, продавали — здесь царила тишина. Только лес и больше ничего. С левой стороны ряды голых берез и черной ольхи, справа зеленые елки и сосны — так запланировал дед нынешнего графа и посадил его отец; пара свежих вырубок давала понять, что их отпрыск опять поехал в Европу играть в рулетку.
Дальше четкость распределения деревьев пропала, лес стал неровным, пышно разросшаяся ольха погребла под собой отдельные маленькие елочки — хозяин соседнего хутора предпочитал торговать самогоном, а не лесом. Выглянула луна, и при ее свете Алекс увидел знакомую поляну и в ее конце еще более знакомое бревенчатое строение. Каким низким казался родной дом после ростовских, московских и берлинских! Снег хрустел под ногами, звуки в тишине зимнего вечера должны были разноситься далеко — так оно и было, вскоре в ответ зазвучал злобный лай. Раньше выбегать во двор посмотреть, что происходит, было обязанностью Алекса; новый «привратник» был ленивей, дверь заскрипела только тогда, когда он уже лавировал между яблонями. Кто-то стоял на пороге, то ли Симм, то ли Тыну, стоял и ждал, словно его и не интересует, кто пришел, родственник или разбойник. Струхнул, что ли?
— Тебя не узнать!
Эту фразу Алекс сегодня уже слышал из уст управляющего, хорошо еще, что и Симм для начала не сказал: «Здравствуйте, господин!»
— Зато ты, отчим, совсем не изменился.
Рукопожатие Симма было вялым, как и он сам. Алекс тоже не был богатырем, но подобные пальцы при желании даже он мог сломать. Стряхнув в сенях снег с сапог, он хотел уже войти в комнату выпрямившись, но в последний миг вспомнил про низкую притолоку и наклонился.