У тебя может быть самая красивая жена в мире, дворец и даже автомобиль, но придут варвары, автомобиль разобьют, сожгут дворец и изнасилуют жену у тебя на глазах — так стоит ли ради этого вкалывать? Не вернее ли бродить босиком по степи, питаться ягодами и нюхать полынь — вот тогда тебе нечего будет терять.
Торговля на рыночной площади закончилась, дворники в грязных фартуках сметали в кучи гнилые отходы. Алекс сморщил нос, да, тут пахло не цветами. Он прошел еще немного дальше, туда, где устроил себе контору с видом на реку Арутюнов. Здесь хлопотали трудолюбивые армяне, совсем другая порода, не то что ленивые русские. Не странно ли, что природа создала людей столь несхожими? Даже свободное время они проводили по-разному, русские пили водку, армяне играли в нарды. Арутюнов научил его этой игре, но стать другу равным соперником Алекс не мог, тут нужно было думать очень быстро, чего он не умел. Может, армяне именно поэтому были такими находчивыми, что все играли в нарды?
Арутюнова, увы, он в конторе не застал, того неожиданно вызвали домой, откуда-то прикатили дальние родственники. Семья для армян была важней всего на свете, они, казалось, и работали из поколения в поколение только для того, чтобы содержать семью, что было нелегко, поскольку родины у них не было — то есть родина, конечно, была, но не было государства, а что такое народ без государства? Собака без хозяина. Кому еще, если не Алексу, это знать — правда, между рабством и рабством, как выяснилось, есть разница: только слушая рассказы Арутюнова о зверствах, чинимых турками над армянами, Алекс стал понимать, что случаются господа и похуже, чем балтийские бароны.
Выйдя из конторы, он остановился, колеблясь, идти ли домой в атмосферу подавленности, терпеть назойливую заботу Марты. Горящее платьице Рудольфа словно запалило между ними стену огня, он по одну сторону, Марта по другую, так что они не могли даже подать друг другу руку. Конечно, они спали в одной постели, да и страсти между ними стало, возможно, даже больше — но это была порочная страсть. Спелый сочный арбуз любви подгнил, стал распространять приторный тошнотворный запах, и вокруг него зажужжали мириады сладострастных мух.
Алекс свернул в пролегавшую параллельно реке улицу, где прятались питейные заведения для простого народа. Стопка водки, затхлый прошлогодний соленый огурец в качестве закуски, садишься в угол, тоскуешь в одиночестве, слушаешь галдеж портовых рабочих. Когда наступают сумерки, на улицу выходят продажные женщины. Подзовешь одну менее безобразную, пойдешь с ней в душную комнатку, подождешь, пока она задернет занавески и навалишься на нее — с гневом, а не любовью. Это был еще один лик жизни — ее непотребная мычащая рожа; но она отвечала состоянию его души.
— Александр Мартынович!
Отчужденно он смотрел на невесть откуда взявшуюся Татьяну, не узнавая ее. Куда подевались здоровый румянец, разумный взгляд, почему она так бледна, щеки впалые, в глазах мука, словно у больного пса? Сколько месяцев прошло с тех пор, как он ее видел в последний раз? Три? Четыре? Ох, Александр Мартынович, не прикидывайся, ты прекрасно знаешь, что ровно три.
— Здравствуй, Татьяна! Что ты тут делаешь?
— Александр Мартынович, я вышла погулять, случайно вас увидела и догнала. У меня осталась одна ваша книга, может, помните, «Анна Каренина»? Давно хотела принести, но все время что-то мешало.
Девушка лгала неумело, взгляд блуждал, голос звучал фальшиво. Сколько времени надо, чтобы занести книгу, уж столько-то всегда бы нашлось, наверное, просто сторонилась, бывают деликатные люди, которые не хотят идти в дом, где горе, боятся, что не смогут правильно себя повести.
— Ничего, успеется.
— Я тоже надеюсь, но мало ли что может случиться. Я собираюсь уезжать, так сказать, сижу на чемоданах, может, зайдете ко мне, я живу тут рядом?