— Давай и ты лезь в озеро, а то рыбы не получишь, — сказал я.
Фина осторожно ступила в воду.
— Какая теплая. — Она забредала все глубже и глубже. Оступилась чуть не до пояса и выскочила на берег. Я прошел вдоль и поперек все озерцо и снова потащил Финну в воду.
Мы стали бродить по озеру из конца в конец. Со дна поднялся ил, показалась рыба. Щуки высовывались из мутной воды, жадно хватая воздух. Я ловил их за жабры и выбрасывал на берег.
На головку граблей я намотал водоросли и с трудом вытянул их на берег. Разобрав зелень, мы обнаружили пару карасей-пятачков и старого карася с лапоть величиною.
У нас было уже достаточно рыбы, но Фину обуял такой охотничий азарт, что она готова была до утра бродить в воде. Пришлось позвать ребят. Они прибежали целой гурьбой и заплескались, как щурята. Фина вынуждена была уступить.
— Как рыбу понесем? — в недоумении спрашивала она, склонившись над кучей нашей добычи.
Я, не долго думая, снял рубашку, перевязал травой воротник, и мы сложили туда рыбу.
— Бежим! — крикнул я. И мы побежали вперегонки.
Придя на место, я живо наломал сухих сучьев, запалил костер и сварил уху.
Уха получилась замечательная. Поужинав, я растянулся на траве и стал считать редкие, тусклые звезды. Фина хлопотала у костра.
Мимо пробежали ребята.
— Дальше еще колдобину нашли, — рассказал один на ходу. — Рыбы там! Щука аршина в два! Боязно.
Ребята в сторонке разожгли свой костер, сводили на водопой лошадей. Потом все затихло. Только слышно было, как лошади хрупают свежую траву да где-то совсем близко заливается бессонный соловей.
Я задремал. Вдруг Фина трясет меня за плечо.
— Идет кто-то, — тревожно проговорила она.
К нам подбежала большая собака и завиляла хвостом.
В освещенный костром круг вступил человек с ружьем.
— Мир вам!
Фина привстала и с изумлением поглядела на пришельца. Это был Степан Ушаков.
— Значит, караул? — пошутил Ушаков. — Грозная застава! А баронов не боитесь?
Я ответил:
— Они в губчека отправлены.
Ушаков снял с плеча ружье.
— Почему, молодой человек, с барышней не познакомите?
— Фина Суханова, — сказал я. — А это здешний охотник Степан Данилович Ушаков.
Фина много слышала об Ушакове и его чудачествах, но видела его впервые и протянула руку с некоторой опаской.
— Видите, какой я соловей-разбойник! Но вы не бойтесь. Бояться людей, тем более охотников, — величайшее заблуждение. Я однажды в жизни большую ошибку совершил… Людей стал бояться… Ушел в лес, к зверю, так сам чуть зверем не стал. Ныне к людям потянуло. Пошел с Лаймой посмотреть, браконьеры не балуются ли, сейчас охота запрещена, вижу — огонек, ну и явился незваным гостем. Если помешал — гоните, если не помешал — сердечное спасибо.
Мы поспешили успокоить Ушакова. Он снял с себя охотничьи принадлежности, поглядел на костер.
— Костерок-то у вас того, еле дымит.
Я встал, чтобы сходить за хворостом для прогоревшего костра.
Ушаков приказал:
— Лайма! За дровами!
Я полез в ивняк. На ощупь отыскивал сухой хворост и выбрасывал его на дорожку. Лайма, пятясь, оттаскивала его к костру. Ей помогала Фина. Заготовка топлива превратилась у нас в веселую игру.
Вскипятили чай. Ушаков взял жестяную кружку, подул на кипяток и спросил:
— Эти луга кому сейчас принадлежат? Исполкому, что ли?
— Крестьянам, — ответил я. — Бедноте.
— Так отобрали у кулаков? Работать, значит, решили вместе, коммуной, по учению Карла Маркса?
— Вы и Маркса знаете? — с удивлением спросила Фина. — Я очень мало знаю.
— Я впервые читал Карла Маркса, когда вас, молодые люди, и на свете не было…
Разговор затянулся. Фина была поражена тем, что я знаю «Манифест» и даже помню целые куски из него наизусть. А как же мне было не помнить? Ведь мало того, что, мы с Паниным читали и перечитывали эту книгу, горячо обсуждали ее долгими вечерами, главное — я теперь ясно понимал значение этой книги для революционной борьбы.
Весенняя ночь короче воробьиного носа, как говорят в народе. Мы и не заметили, как посветлело небо. В кустах запели птицы.
Над лугами протянулась стайка юрких чирков. За Камой раздались крики: «Лодку! Перевоз!»
Ушаков стал собираться.
— Ну-с, Лайма! Нам пора, — сказал он. — Спасибо за компанию. Прощайся, Лайма.
Собака подбежала к Фине и подала ей лапу.
Я решил проводить Ушакова. Недалеко от костра дорожка завела нас в кусты. Не останавливаясь, Ушаков заговорил:
— Протоколы сионских мудрецов все еще переписываю прописью «рондо» по слову в сутки. Бароны торопят. Сегодня вечером приедут ко мне. Сушите удочки. Когда будет клев, дам знать. Счастливо оставаться…
Когда я вернулся к костру, Фина спала. На реке появились лодки.
Я разбудил Фину и пошел будить ребят. Раскинув руки, сладко спали наши маленькие сторожа, уткнув головы чуть не в пепелище, хоть возьми да и самих унеси, таких сторожей. В кустах, в ожидании водопоя, ржали стреноженные лошади.
Поднялось солнце. Над скошенной травой заклубился парок. С граблями в руках рассыпались по лугу люди, переворачивая сено мокрой стороной к солнышку. С полудня появились конные грабли. Как грибы, стали вырастать копны сухого, шуршащего сена.
Общая работа заразительна и легка. Мы с Финой, несмотря на бессонную ночь, сгребали сено, таскали на носилках копны. Увлеклись работой — не заметили, как и день прошел.
Когда мы ехали домой, мне так хотелось спать, что я еле перебирал веслами, а Фина сердилась:
— Пойми, что у меня вечером занятия с неграмотными. А так мы до утра не доедем.
— Доедем! — отвечал я и лениво бороздил веслами воду.
Поворчав немного, Фина и сама задремала, свернувшись на корме калачиком.
Я смочил водой голову. Стало немного легче. Недалеко было уже до нашего села.
Всю дорогу проспала моя подружка. Подъехав к берегу, я вышел из лодки и вытащил ее вместе с Финой на берег.
— Приехали! — крикнул я девушке прямо в ухо.
— Куда? Кто? Где?
— Куда? Домой приехали.
Мы умылись у ключа ледяной водой и, захватив с собою весла, пошли в село.
В разгар сенокоса в земельный отдел явился Захар с вилами на плече.
— Ты что это, Захар Егорович, полез в отдел с вилами? — спросил Пирогов.
— Сопрут.
— Кому это нужны твои вилы?
— Богатеям. Они все, что плохо лежит, прибирают к рукам.
Захар поставил вилы в угол, подошел к столу заведующего и заговорил вполголоса:
— Они все к рукам прибирают, товарищ Пирогов. Ты тут сидишь в конторе и ничего не видишь… Мы организовали на графских покосах коммунию, а кулаки в борках на поскотине всю траву выпластали. Самочинно. Где же это правда? Мне нарезали три десятины покосов, и богатеев тоже без покосов не оставили. У Лышного озера даже отцу дьякону покос отвели. Зачем это? А?
— Не запрещается, если кто своими руками обрабатывает землю, — ответил Пирогов.
— Чью землю? Земля-то не ихняя, а наша. Наша земля! — повысил голос Захар. — Я не желаю, чтобы на ней мироеды копошились. Под корень их надо урезать! Комитет выберем и сами будем лупить кулаков. Тебя кулаки в огонь не бросали? Да! А меня бросали…
Захар схватил вилы, острыми рожками распахнул дверь и выбежал из отдела.
Я встретил Захара на сельской площади. Он мелкими шажками семенил по дорожке, что-то говорил сам с собой, держа вилы наперевес, как винтовку.
— Ты чего, Захар, сам с собой разговорился? — спросил я.
— Люблю с умным человеком поговорить. Пойдем со мной, бурлацкая душа!
— Куда?
— К Варваре пойдем. Она тоже Советская власть.
Варвара Игнатьевна сидела в продовольственном складе.
Захар со своими вилами перешагнул порог.
— Куда? — прикрикнула на него Варвара. — В складе посторонним находиться нельзя. Сейчас выйду и поговорим, если приспичило.
Варвара вышла к нам на улицу.
— Чего надо?