Готовый к суровой нотации Рауля по поводу злоупотребления спиртным в столь ранний час, Йен был сбит с толку, когда актер вместо этого оперся о перила и с задумчивым видом устремил взгляд на залитый солнцем сад.
– Красивая была служба.
Йен издал смех, похожий на лай.
– Да, если отвлечься от леди Грейстон, рыдавшей и стонавшей так, что стекла в окнах дребезжали, и этого пьяного болвана Саймона, впавшего в забытье посередине церемонии.
Рауль пожал плечами, не обращая внимания на хихикающих горничных, выглядывавших из кухонной двери с явным намерением привлечь внимание друзей.
– Леди Грейстон достаточно разумна, чтобы держать свое мнение при себе, а что касается Саймона, то под всем этим неистовством таится явное облегчение, от того что с него сняли ответственность, налагаемую титулом, и взвалили ее на плечи Фредерика.
Тонкие губы Рауля искривились от отвращения при мысли об этом разряженном павлине.
– Теперь он может спокойно гарцевать по Лондону и порочить имя Грейстонов.
– Бедный Фредерик.
Йен отбросил сигару и сделал глоток виски.
– Теперь он обременен не только женой, но и семьей, которая, вне всякого сомнения, сборище кровососущих пиявок. И это не говоря о нудных обязанностях и ветшающей гостинице со штатом, набранным из отпетых плутов.
– Похоже, это его не смущает. – Улыбка Рауля была мягкой. – Сказать по правде, я никогда не видел человека, столь довольного своей судьбой.
Йен намеренно отказывался говорить об очевидном удовлетворении друга своей новой жизнью.
– Да уж, ему лучше, чем было бы мне в его положении.
– А ты, Йен?
– Что ты, Черт возьми, хочешь этим сказать.
– Ну, когда ты, наконец, соберешься в Суррей узнать тайну своего отца?
Йен снова приложился к фляжке. Было ясно, что нотация приближается.
– Я туда поеду. – При одной мысли о встрече с высокомерным и презрительным отцом его передернуло. – Когда-нибудь.
Он почувствовал движение Рауля, потом теплая рука легла на плечо Йена и сжала его.
– Йен, тебе незачем туда ехать, если ты не хочешь. Ты ведь вполне доволен своей жизнью. Возвращайся в Лондон и будь счастлив.
Йен издал отрывистый, горький смех. Как ни претила ему мысль о том, что придется переступить через порог ненавистного отцовского дома, это было предпочтительнее возвращения в Лондон, где его ожидали холодные, пустые комнаты. И в этом не было никакой патетики.
– О да, я вполне доволен, – проронил он.
Пальцы Рауля сжали его плечо крепче, друг озабоченно нахмурился.
– Йен?
– В чем дело. Рауль.
Мягко отстранившись от друга, прежде чем признаться в том, что он никак не может отделаться от постоянно снедавшего его беспокойства. Йен все-таки заставил себя вежливо улыбнуться.
– А когда ты начнешь поиски истины?
Рауль поднял безупречно очерченную бровь.
– Я же не могу покинуть Лондон до конца театрального сезона.
– Ах да. Неотразимый Ромео, убивающий наповал светских леди своим медовым голосом и манящим взглядом.
– Сказать по правде, я уже несколько лет не играл Ромео, – сухо возразил Рауль. – Теперь моя лучшая роль – король Лир.
Йен пожат плечами, прекрасно понимая, что означает эта роль, для которой его другу приходилось полностью перевоплощаться. Йен был на премьерном спектакле и еще посвятил ему с полдюжины своих вечеров. Как и все лондонцы, он был потрясен выдающимся искусством Рауля.
Это, разумеется, не значило, что Йен стал бы выражать свой восторг вслух. Ну если бы только к нему не применили воздействие раскаленной кочергой.
– Нет сомнений в том, что это королевская кровь делает тебя таким правдоподобным королем, – сквозь зубы процедил Йен.
Рауль начисто отрицал вероятность того, что в его жилах течет королевская кровь:
– Ну, едва ли это так.
– Нет? – Йен поднял свою фляжку, насмешливо салютуя ею, – В отличие от Фредерика мы знаем, что наша жизнь все еще покрыта тайной. И кто скажет, что нам предстоит узнать?
Блестящая черная карета по настоятельному приказу Фредерика стремительно удалялась от Оук-Мэнора.
Фредерик сознавал, что ждал этой минуты две недели, поэтому нетерпеливо потянулся к Порции и усадил её себе на колени. А возможно, он ждал и всю жизнь.
Любуясь красотой поднятого к нему лица, Фредерик почувствовал, что у него перехватило дух. Едва он впервые увидел Порцию в темном коридоре гостиницы, он уже понял, что она за удивительное и отличное от всех существо.
– Наконец-то одни, – пробормотал он, и рука его бездумно погладила ее обнаженное плечо, выступающее из на удивление смелого декольте. Ее атласный корсаж был цвета слоновой кости. Никто не был потрясен больше него, когда Порция прибыла в Оук-Мэнор в платье цвета слоновой кости, скроенном, как видно, специально, чтобы воспламенять кровь мужчины. И в течение всей короткой свадебной церемонии и свадебного завтрака, на котором настоял отец, Фредерик горел на медленном огне. – Слава Богу!
Она ответила медлительной и мучительной для него улыбкой, которая никак не могла снять его нарастающее напряжение.
– Ты понимаешь, что я до сих пор не знаю, куда мы едем?
Он проворчал что-то неразборчивое, и взгляд его пропутешествовал по красиво очерченной груди, столь вызывающе обнаженной низким вырезом платья.
– Я ведь обещал, похитить тебя и увезти туда, где нам никто не будет мешать. – Его голос звучал глухо и обреченно. Хотя Порция охотно оставила гостиницу на попечение миссис Корнелл, до свадьбы она продолжала жить в мансарде, а это означало, что они не могли побыть вдвоем ни минуты. – Хочу гулять по садам, не беспокоясь, что на кухне случится несчастье, хочу держать тебя в объятиях, зная, что никто не постучит в дверь в самый неподходящий момент.
От его нежной ласки дыхание Порции прервалось.
– И где ты найдешь такое волшебное место?
– Отец предложил мне воспользоваться одним из его охотничьих домиков. Он заверил меня, что там всего лишь горсточка слуг, отличающихся отменной скромностью, и что в это время года там на двадцать миль нет ни одного соседа.
– Господи! Мы будем полностью отрезаны от мира. – Она в притворном ужасе захлопала ресницами. – И что же мы будем делать?
По его телу пробежала дрожь, а пальцы продолжали изучать шелковистую, горячую кожу.
– Желаешь, чтобы я описал тебе, или предпочитаешь показ?
Она замерла, вглядываясь в глубину его глаз, и выражение ее лица вызвало золотистую волну наслаждения во всем его теле.
– Я люблю тебя, Фредерик Колстоун, – тихо сказала Порция, и ее рука поднялась к его щеке и погладила ее, а он неожиданно и резко дернулся. – В чем дело?
Он печально покачал головой. Даже по истечении двух недель ему трудно было считать себя не Фредериком Смитом, а кем-то другим. И он сознавал, что какая-то его часть так и останется застенчивым, но решительным юношей, из которого Даннингтон вылепил мужчину.
– Это имя все еще кажется мне… странным, – признался он.
– Ты должен к нему привыкнуть, – предупредила она, и глаза ее потемнели от волнения за него. – К тому времени, когда закончится наш медовый месяц и мы вернемся, всем будет известно, что ты законный наследник лорда Грейстона.
Он притворно содрогнулся:
– В таком случае, может, нам лучше остаться в этом охотничьем домике?
– О нет, – поспешила возразить она. – Больше никаких тайных укрытий. С сегодняшнего дня мы обратим к миру вызывающие лица и будем высоко держать голову.
Фредерик еще крепче сжал ее в объятиях. Сердце его было переполнено любовью, которую она вызвала к жизни. Он приехал в Уэссекс покопаться в прошлом, а вместо этого нашел будущее.
– Это будет легко, раз ты останешься рядом, – ответил он шепотом, наклоняя голову, чтобы встретить ее полные готовности губы.
– Теперь я всегда буду рядом с тобой, мой порочный барон.