Конечно, огурцы и цветная капуста, лук и клубника были ни в чём не виноваты, но Пашка видел перед собой ненавистную толстую рожу Прохоровны, представлял, как она станет охать и кричать, и топтал, топтал, пока всё не вытоптал.
Генку он тоже видел, но тот должен был ещё получить своё, и, вспомнив о нём, Пашка опрометью бросился к сумке.
Он перекинул её через забор, перелез сам и побежал по переулку.
«Гончарный, девятнадцать» — запомнил он адрес и всё повторял на бегу: «Гончарный, девятнадцать, девятнадцать, девятнадцать».
Теперь он уже жалел, что потерял столько времени на огороде.
Он вспомнил здоровенного татуированного Генку, его выпученные серые глаза — не смеющиеся на всегда весёлом лице, и припустил ещё сильнее. Он снова подумал, что, если Генка хватится его и догонит, — пощады не жди. Такой не пожалеет.
Да Пашке и не надо было его жалости. Он знал, на что идёт.
Город просыпался. Звенели трамваи. Навстречу Пашке стали попадаться первые рабочие люди.
Их становилось всё больше, и чем гуще шли эти спокойные, чуть заспанные люди, тем увереннее становился Пашка.
На вокзале было пустынно и тихо. В зале ожидания дремали на скамьях ранние пассажиры.
Но Пашка не стал задерживаться в зале.
Он огляделся, увидел синюю табличку с надписью: «Камера хранения ручного багажа», — и сбежал по ступенькам в сводчатый подвал с решётками, за которыми стояли ряды разноцветных чемоданов.
Сердитый усатый дядька отнёс сумку куда-то в глубь подвала и выдал Пашке жёлтую с зелёной полосой квитанцию.
Он был не из разговорчивых, этот дядька.
— Пятнадцать копеек, — буркнул он, получил монету и отвернулся.
Пашка выскочил наружу и припустил через площадь к зданию с вывеской: «Почта. Телеграф». Там он купил конверт и, заглядывая в паспорт, аккуратно надписал на нём адрес Кириллова Андрея Фёдоровича. Потом вложил в конверт паспорт, багажную квитанцию и сел писать письмо.
Он писал всё то, что придумал в доме Прохоровны и додумывал всё время — по дороге, на вокзале, здесь.
Вот какое получилось письмо:
«Здравствуйте, Андрей Фёдорович! Пишет это письмо незнакомый вам человек Павел Рукавишников. Вчера на пляже бывший мой друг Генка по прозвищу Цыган украл у Вас штаны и, может, ещё что. А я ему помог удрать. Только я не знал, что он вор, и этот подлец Генка больше мне не друг, а самый первый враг. Даже первее Лисикова, хотя тот тоже гад порядочный. Этот Генка украл не только у вас, а ещё у многих людей.
А Вам я пишу потому, что в штанах нашёл паспорт. Как же без штанов домой добрались? Мне Вас очень жалко. Ваши и других людей вещи я сдал в багаж, а вам посылаю квитанцию. Сумку я у Генки забрал и удрал через окошко, а Прохоровне весь огород вытоптал. Она, по-моему, такая же, как Генка, хотя я сам и не видел. Он у неё живёт на Гончарной, 19. Генка ещё у одного человека деньги стащил на пригородном вокзале. Сколько-то взял себе, а тридцать мне дал. Их я тоже посылаю, отдайте в милицию. Это толстый такой и лысый дядька с авоськами, он уже, наверное, жаловался.
Мне Генка дал чьи-то штаны (очень замечательные, джинсы, на заду ковбой нарисован) и рубашку. Он сказал, что купил, и я, дурак, взял. Но вернуть сейчас не могу, потому что останусь ну как есть голый.
Я еду на целину. Как только заработаю или батю отыщу и будет что надеть, сейчас же всё пришлю, вам, а вы уж передайте тому человеку. Он, наверное, очень переживает — такие штаны, а как же. А в милицию я не пошёл, потому что очень тороплюсь. Боюсь, что они долго станут разбираться, что да почему. А так я совсем не боюсь, потому что невиноватый, и всё равно разберутся, только долго, а мне надо ехать, догонять ребят и теплушку. Вы всё им скажите. А чтоб не думали ничего такого, что я, мол, сбежал, — вот мой адрес. Я живу в Ленинграде и жуликом никогда не был и не стану ни за что. А как же вы ничего не заметили на пляже, такой раззява? На фотокарточке вы большой и сильный и дали бы как следует этому Генке. А то и вам без штанов плохо, и мне в чужих штанах, и всем. Пока до свидания. Извините, если что не так.
С приветом Павел Рукавишников».
Пашка стёр со лба пот. Никогда в жизни не писал он ещё таких длинных писем и очень устал. Даже руки дрожали. Он написал свой адрес, вложил письмо и деньги и опустил конверт в ящик. И сразу почувствовал, будто гора с его плеч свалилась. Так стало легко и замечательно, просто прекрасно стало жить.
«Всё! Вот теперь попробуй достань-ка! Без квитанции тебе сумку не дадут. А квитанция — фьють! Уехала. Теперь узнаешь — в батю я или не в батю», — злорадно подумал Пашка. Он вышел на площадь, счастливо улыбнулся солнцу, людям, площади и зашагал к злополучному вокзалу, с которого начались все его беды.