— Три... четыре груза!
— Мама родная!
— Да сколько же ее там?
— Тихо, — погасил восторги Джеламан. — Заливаемся, остальную оставляем в неводе и ставим невод на буй. В море оставим.
— Перевозкой займемся.
Когда на капитанском часе Джеламан доложил, что за замет взял три груза — весь флот за три дня брал по грузу, — вся армада двинулась к нашей «улитке». Но не сразу могли взять ее, кое у кого не хватало ваеров... Одним словом, пока приспособились, пока доставали ваера, мы выскочили на первое место по флоту, оставив далеко Сигая и Серегу Николаева.
С этой «улитки» и началась бурная и трудная слава Джеламана.
ЖУК
I
— Не будет делов, командир, — сказал дед.
— Придется ждать с моря погоды, командир, — сказал Казя Базя.
— Тут же адово течение, — сказал Джеламан и опустился на кнехт. Устало стащил шапку за одно ухо и стал закручивать завязочку на палец. Смотрел перед собой и ничего не видел; веки были тяжелые, скулы покрыты курчавой черной порослью, под ней перекатывались желваки. Губы стиснуты. — Только Сигай пару заметов сделал.
— А остальные?
— На якорях...
— Одни-и-и страдания от той любви-и-и... — хрипловато пропел Казя Базя и опустился рядом с Джеламаном на палубу. Сорвал резиновые перчатки, достал папиросы.
Подошли Женька с Есениным, тоже стали закуривать, вылез из машины Маркович, выскочил Бес из своего заведения:
— Туманчик...
Туман стоял такой, что собственную протянутую руку не видишь. И рыбачить невозможно — невозможно буй найти в таком тумане. Джеламан мог бы, конечно, в любом тумане подойти к бую, но течение... течение здесь сильное и меняется.
Стоял июнь, середина его. Камбала перешла на более мелкие глубины, бралась ровно — в два-три дня груз, иногда за день удавалось груз набрать. Словом, работалось надежно: погода хорошая, как и всегда, в июне, грунты изучены, зацепов и порывов почти не было. А в два дня брать груз — это нормально. Но вот навалился туманище, самого моря не видно. С утра сделали замет, буй не нашли... Часа три лазили по туману, искали его. Пришлось выбирать невод за один ваер, вышел он, как это ему и положено, закрученный и перекрученный и пустой, конечно. Работа эта — выбирать невод за один ваер, а потом распутывать его да готовить к работе — мучительная и долгая.
Ладно... рискнули еще раз попробовать — авось удачно все будет, — но и во второй раз ничего не получилось, тоже буй не нашли, теперь опять надо брать за один ваер...
Застопорили машину — спешить теперь некуда, — собрались на баке, окружили Джеламана. Он сидел на кнехте, смотрел перед собой и будто ничего не видел. Вся поза капитана — и опущенные плечи, и поникшая голова, и устало переломленный позвоночник говорили о страшном переутомлении, только взгляд, устремленный в одну точку, да желваки под тонкой кожей скул говорили о том, что сдаваться или отступать он не собирается, а только... обдумывает, что же делать дальше.
— Командир, ты как-то говорил, что безвыходных положений у рыбака не бывает, — сказал Бес, протягивая ему папиросы.
— А что придумаешь? — прохрипел Казя Базя и потянулся к папиросам. — Вставать на якорь и ждать. Как все. Все же ждут.
— Это не эталон. — Бес повернулся к деду: — Виктор Александрович, ты сказал, что туман только у воды?
— Разве не видишь, какая духотища? И туман ведь горячий.
— Странно. — И Бес исчез.
Туман действительно был «горячий», прямо как в предбаннике, только чистый и душистый, морем пах. Сквозь него еле заметными столбами пробивались лучи солнца.
— Не расстраивайся, командир, наша рыба от нас не уйдет, — сказал дед и тоже присел рядом с Джеламаном.
— А у меня здесь рай, — донесся голос Беса сверху, из тумана. — Как в Сахаре.
— Уже на мачте... Вот Бесяра!
Бес наш, новый кок Толик Салымов, — Полковник осенью ушел в армию — личность оригинальная во всех смыслах; закончил университет, кандидат наук — защитил диссертацию по промышленным шумам; потом, как он сам говорит, произошла «переоценка ценностей», бросил все и ушел работать на море. Тут еще большее, а может, и главное значение имела смерть трехлетнего ребенка и полный разлад семейной жизни, развод с женой. К нам он пришел с плотницкой разноской, а из большущего геологического рюкзака, набитого книгами, торчала рукоятка топора. Через некоторое время выяснилось, что он не может отесать простую доску, даже топор держит как-то не по-плотницки. В матросском деле он оказался совершенно беспомощным. Поставили его на камбуз, хозяйство Полковника доверили. Память же у Толика, знания, осведомленность во всем оказались чудовищные — ну решительно все знает. Роста он высокого, физически очень сильный, но неловкий и неуклюжий до комизма. По палубе прохаживается, как манекенша перед публикой.