В конце концов я победил, если тут вообще можно говорить о победе, да и то потому, что Билли до этого пил пиво, а я нет. Мне удалось ударить его изо всех сил в живот повыше пупка, отчего он отлетел к заднему боксу, рыгнул и упал на колени. Я ухватил его за запястье и завернул ему руку за спину.
— Ну а теперь. Билли, слушай меня внимательно, — сказал я, тяжело дыша. — Я не вижу смысла с тобой драться, но если ты меня опять вынудишь, пеняй на себя. Можешь забыть, что я сын графа. Принимай меня за того, кто я есть на самом деле. — Я дернул его руку вверх и добавил: — Не такой уж я маменькин сынок, верно?
Он промолчал, потому что, возможно, боролся с тошнотой. Я тряхнул его, поставил на ноги, толкнул по направлению к сортиру в хвосте, отворил дверь и пихнул туда. Поскольку запор был изнутри, я не мог проконтролировать его там, но по звукам, доносившимся через открытую дверь, я понимал, что он пока что спешить с выходом не будет.
У меня самого ныло и ломило все тело — и от его ударов, и от контактов с разнообразными металлическими предметами, в том числе на полу. Я обессиленно опустился на брикет и стал потирать ушибленные места. Потом вдруг понял: что-то явно не так. На лице у меня не было никаких следов драки. Я ударился головой о металлический брус бокса, и чуть выше уха у меня набухала шишка, что верно, то верно. Но теперь я отчетливо вспомнил, что Билли ни разу и не подумал ударить меня по лицу.
Удивительная расчетливость для человека, охваченного приступом неудержимой ярости! Обычно в таких случаях нападающий горит желанием «набить морду». Билли же как раз очень старался, чтобы этого не произошло. Я не мог взять в толк почему, хотя и думал об этом остаток пути до Кембриджа.
Мы приземлились уже в потемках. В салоне зажегся свет. Веселый таможенник вошел в самолет, огляделся и, удивленно подняв брови, осведомился, где мои помощники.
— Билли вон там, — кивнул я в сторону сортира, — а Джон задержался во Франции. Обещал вернуться завтра.
— Ясно, — сказал он, небрежно проглядев документы, и буркнул: — Порядок, — а потом добавил: — Что-нибудь покупали?
Я отрицательно покачал головой, он весело присвистнул, помог мне открыть двойные двери и, как только подкатили трап, стал спускаться.
Билли заперся в уборной и не собирался вылезать. Поэтому мне пришлось призвать на помощь водителей автофургонов, приехавших за лошадьми. Разгружать было легче, чем грузить, но тело у меня ныло от синяков, и я был просто счастлив, когда выгрузка закончилась. Водитель вывел последнюю лошадь, невзрачную гнедую кобылку, очень похожую на ту, которую мы сегодня доставили во Францию, хотя у этой была другая попона. Но это, разумеется, не могла быть опять та же лошадь. Кому придет в голову возить одну и ту же лошадь туда и обратно? Я отвернулся и стал складывать части боксов, со вздохом подумав, что Билли мог бы оказаться и не таким активным, и забыл о случившемся.
На следующий день я зашел в контору и пригласил Саймона на ленч в пивную. Мы устроились за стойкой, и он привычно сгорбился над своей кружкой, очень напоминая верблюда на водопое.
— Так-то лучше, — сказал он, когда пива в кружке сильно поубавилось. — Ну как вчерашний перелет?
— Все в порядке.
Он задумчиво посмотрел на меня и спросил:
— Ты часом не падал с лошади в субботу?
— Нет, наоборот — выиграл, а что?
— Как-то скованно двигаешься.
— Ты бы поглядел на другого парня, — улыбнулся я в ответ.
Лицо Саймона расплылось в понимающей улыбке. Он усмехнулся:
— Я, кажется, уже поглядел. У Билли под глазом хороший фонарь.
— Ты его уже видел? — удивленно спросил я.
— Да, — кивнул Саймон. — Он побывал у нас утром. Общался с Ярдманом.
— Излагал свою версию?
— А что случилось-то? — поинтересовался Саймон.
— Билли полез в драку, — ответил я, пожимая плечами. — Ему очень не нравится мое происхождение. Абсурд какой-то. Мы не выбираем себе родителей.
— Ты к этому слишком серьезно относишься, — заметил Саймон, заказывая еще кружку.
Я покачал головой в ответ на его приглашение повторить и сказал:
— А как бы ты себя чувствовал, если бы был вынужден сталкиваться с этим изо дня в день? Если бы к тебе относились как к негодяю, болвану или завидному жениху? — Я, конечно, преувеличивал, но не слишком.
— Последнее как раз не так уж плохо, — улыбнулся Саймон.
— Половина лондонских мамаш пытаются тебя заарканить, — мрачно продолжал я, — а твоя собственная их только поддерживает.
— Невелико горе! — отозвался Саймон, решительно отказывавшийся увидеть в этом что-либо плохое.