— Quo vadis? Камо грядеши, синяя говядина? — гремит Главный Начальник.
Говядина и без окрика понимает, что встреча с бурсаками поздним вечером не предвещает ничего отрадного: вражда между кутейниками и гимназистами давнишняя. Паренек повыше растерянно разглядывает ватагу, с дрожью в голосе еле слышно выговаривает:
— А вам какое дело?
Пленники бледны; они озираются, не покажется ли прохожий и не выручит ли их из беды.
— Смерти или живота? — Стальное Тело со зловещинкой наступает на гимназистов.
Который помоложе, фальшивым дискантом пищит:
— Мы вас не трогаем, мы к вам не лезем, и вы нас не трогайте, и вы к нам не лезьте!
— Папуле с мамулей доложите, — издевается Витька. — А папуля с мамулей молочком попоят, яичком покормят, спать в теплую постельку уложат.
— Мы к вам не лезем, — продолжает пищать младший.
— Бардадым и фалька! — вещает Черная Пантера.
— Омега и ипсилон! — вторит ему Витька.
— Твари едомстии! Овцы заколения!
— Трепещите, языци! Яко с нами бог!..
— Карамба! Сакраменто! — покрывает всех Верховный Душитель, подавая тем самым сигнал к действу.
Стальное Тело с чугунным гашником хватает гимназиста помоложе, вырывает у него учебники, кидает их на снег. Быстро, опытный и понаторевший в деле, он обнажает у жертвы руку. Жертва пытается безуспешно вырваться, между тем Хорошавский старательно накладывает на руку, выше кисти, круглый оттиск: — Черные туги-душители. — Внизу веревка и череп. Гимназист повыше делает более сильную попытку к обороне, но и с ним справляются без промедлений.
Действо именуется священным клеймением. Смысл его Верховный Душитель в том полагал, что оно, клеймение, должно было укреплять венценосную славу и отменную доблесть иогов-индусов. Пусть знает мир о могущественной секте, пусть воссияет звезда ее отныне и до века, пусть трепещут и содрогаются враги-супротивники. Туги повсюду, они всегда бодрствуют.
Главный Начальник со свирепостью, возможно частью даже и напускной, предупреждает клейменных:
— Три дня и три ночи не должны смываться печати. Иначе — веревка!
— Карамба! Сакраменто!
— Бардадым и фалька!
— Томагавком в череп!.. Зубы грешника сокрушу!..
Рысью туги-душители возвращаются в бурсу, не замечая, что с ними нет их собрата Сереги Орясинова, вождя гуронов и дакотов, Бурого Медведя. Вождь диких дакотов присоединяется уже около забора.
— Почему отстали от нас, краснокожий наш брат? — не без строгости вопрошает дакота Верховный Душитель.
Гурон ухмыляется, оттопыривает верхнюю губу:
— Провожал этих чертей до дому. Прихожу, — Бурый Медведь растягивает слова и говорит на «а», прихожу до ихнего дому, двери открывает человек в бородах, должно их папашка. Я и говорю папашке в бородах — «Туги-душители наказали сдать вам вот этих мальцев: больно пужливы!» — Чертенята цоп меня за пальто, орут — «Он избил нас!» — Насилу от них вырвался. Папашка за мной; без шапки до самых бань гонялся.
— Краснокожий брат наш, вождь гуронов и делаверов, Бурый Медведь! — внушает Верховный Душитель, худо скрывая восхищение пред несравненным поведением иога-душителя. — Самовольные выступления караются сурово. Прощаю вам нарушение правил, но в другой раз подвергну вас примерному наказанию!
— Тише, вы, дьяволы! — шипит вдруг Главный Начальник. Он сделал стойку лягаша, приник к заборной щели. Он грозит кулаком: быть на-чеку! — Тимоха! — шепчет Начальник еле слышно.
Туги-душители припадают к забору. По средине двора, облитый серебряным туманом, в шубе до пят — Тимоха Саврасов. Он насторожился, задрал кверху голову, водит направо и налево носом, принюхивается и прислушивается. Видимо, до него смутно дошел наш говор, и он жаждет «накрыть». Мы не шелохнемся. В заборных щелях от дыхания, кажется, слышно, как тают корки снега. Где-то на окраине длинно и одиноко воет пес. Тимоха стоит томительно долго. На дворе никого нет. В Саврасове, при лунном свете, при собачьем подвывании — что-то гипнотическое, завороженное и страховитое. Наконец, медленно Тимоха движется к своей квартире. Под его ногами, в преогромных кожаных галошах, жестко хрустит снег.
— Кикимора долгохвостая!.. Чорт осьмирогий!..