— В пальте? — осведомился деловито Трубчевский.
— В пальте, в шапке, в сером башлыке.
— В валенках иль в сапогах?
— В сапогах, без галош. — Галоши, мне показалось, нигилисту вовсе не подходили.
— А у него плэд был? — осведомился Стальное Тело.
Я не знал, что такое плэд, но почувствовал: плэд главный нигилист обязательно должен иметь.
— Плэд у него был, ей-богу.
— А какой он, этот самый плэд? — спросил Витька Богоявленский.
— Так… вообще, — разъяснил я, не зная, куда деть глаза. Ах, как подводил меня Иван Петрович: все у него было не в порядке!
— Плэд, это — большой шерстяной платок, — пришел мне на помощь неожиданно Петя Хорошавский.
— Да, да, плэд — большой шерстяной платок, — подтвердил я тоном неукоснительным.
Витька Богоявленский вдруг брякнул:
— Никогда не поверю, чтобы нигилисты кутались в платки! Что они — бабы какие-нибудь? Ерунда!
— Нет, брат, бывает, — заметил я неуверенно. — Вон и Петька знает о нигилистячьих плэдах.
— А ты с нигилистом о чем-нибудь разговаривал? — угрюмо вмешался в опрос вождь делаверов и диких дакотов.
Я посмотрел на приятеля с пренебрежением.
— Кой о чем поговорил.
— Врешь! — молвил вождь дакотов и высморкался на снег.
— О Валерьяне Осинском слыхал? — спросил я Серегу многозначительно. — Был главарем нигилистов на всю Россию и на заграницу. Полиция прямо с ног сбилась, никак с ним не могла управиться.
— А поймала напоследок?
— Поймала. Повесили его. О нем запрещенная песня есть: «Где ж преступник? А вот. Он на плаху идет смелой поступью, молодецкою…»
— Карамба, и в бок пику Остроглазой Лисице! — изрек Витька, видно в знак того, что больше у него нет сомнений в правдивости моего рассказа.
— Что же нам делать теперь? — растерянно спросил Петя Хорошавский.
В самом деле, из моего рассказа о нигилистах надо было делать какие-то выводы для сообщества тугов-душителей. Но какие надо было делать выводы, никто не знал.
Туги долго и подавленно молчали.
— Надо всем стать нигилистами, — вымолвил я без внутренней, однако, уверенности.
Еще поговорили. Обязали меня собрать о нигилистах подробные сведения.
Не по себе мне было, что я налгал об Иване Петровиче и нарушил слово, но очень хотелось возвеличить нигилистов и поразить ими воображение иогов-душителей…
…Иван Петрович зашел к нам на квартиру дней через десять. Михал Палыча он опять не застал. Бенедиктов с простудой отлеживался в семинарской больнице. Иван Петрович заметно был хмур. Он не присел, не снял пальто и шапки; побарабанив пальцами по столу, испытующе оглядел меня.
— Вот что, уважаемый… — он медленно что-то соображал. — Вот что, друг мой… ждать мне Михаила недосуг… Ты передай ему: Владимира взяли, я должен немедленно отсюда уехать. Пусть Михаил почистится и посидит подольше дома. Понял? Не забудь. Повтори… Ну, вот… смотри, никому ли гу-гу.
Иван Петрович подошел к дверям, взялся было за ручку, но замешкался, отошел от дверей, сел рядом со мной на диван, где обычно валялся Бенедиктов.
— Есть, понимаешь, одно дельце, — сказал Иван Петрович таинственно и снизив голос до полушопота. Дельце, того… довольно щекотливое… Сходить нужно в одно место и сказать одной женщине то же самое, что и Михаилу.
— Могу сходить… В один миг слетаю, честное слово!
На улице прохожий захрустел снегом. Иван Петрович прислушался, встал, заглянул в окно. От лампы с матовым абажуром на стол, заваленный учебниками и запачканный чернилами, падал неяркий свет. Какими ненужными показались начатки, октоихи, хрестоматии, руководства. И как захотелось помочь Ивану Петровичу и его друзьям! Я готов был очертя голову делать все, что он приказал бы мне. Иван Петрович опять сел на диван.
— Сейчас надо сходить? — я едва сдерживал дрожь.
— Сходить надо сейчас… Только, видишь ли… прежде всего посмотреть надо: освещено или не освещено крайнее левое окно. Если в окне нет света, заходить в дом не следует. А если свет есть, надо поглядеть дальше, стоит ли на окне горшок с цветами. Понял?
— Все понял, Иван Петрович! Вашей знакомой тоже надо почиститься?
— Ей тоже надо почиститься, — подтвердил он, впадая в рассеянность.
Меж тем я бросился в переднюю одеваться.
— А что будет означать, если в окне не увидишь горшка с цветами?
— Это будет означать, что «ее» взяли, — ответил я без запинки, точно на уроке, уже одетый.
Иван Петрович заулыбался, дал адрес. Итти надо было на Покровскую улицу к слушательнице фельдшерских курсов, Надежде Николаевне. Я готов уже был отправиться, но тут Иван Петрович опять задержал меня.