Приятели повывелись. Их редко найдешь в крупных городах, да и в маленьких, стремящихся походить на столицы. Солидарность труда в цехе или конторе? Но работа там оставляет все меньше времени для приятельских отношений. А по окончании ее возвращаешься домой в переполненном троллейбусе или метро, или же в давке машин, когда каждый тебе помеха. Приглашения в гости обходятся дорого, а для развлечения существует телевизор. Вся нынешняя социальная система стремится разобщить людей. Но потребность в солидарности, зачастую неосознанная, потребность в приятеле остается. Мне кажется, что сегодня Бурвиль - единственный, кто играет такую роль. Был Раймон Бюссьер, но он воплощал образы одной определенной социальной категории - образы пролетариев. Есть Жан-Поль Бельмондо, но он близок молодым зрителям И играет без особой теплоты. Бурвиль же приятель для огромной массы рядовых французов и француженок, независимо от профессии. Это огромная масса, все, кто слушает концерты, читает книги, увлекается регби -кто составляет основу нации, за вычетом лишь незначительного меньшинства людей, лишенных сердечности, тоже независимо от занятия: врачей, профессоров, юристов, крестьян, рабочих. Доказательство этому - анкета о Бурвиле, проведенная мною при написании данной книги. Этой своей главной публике Бурвиль предлагает еще одно - мечту... Да, мечту, и я заранее предвижу возражение: дешевенькую мечту. На мой взгляд, важно то, куда мечта увлекает зрителя. Иные актеры - любимцы публики - навевают несбыточные грезы, совершенно оторванные от действительности, в которой живет подавляющее большинство людей, предлагают бегство от нее, стремятся подменить повседневную реальность идиллией, внушая, что эта идиллия более или менее досягаема и тем самым обманывая публику. Бурвиль же смело вписывается в повседневность всех и каждого, не приукрашивая ее. Он не рассказывает красивых сказок, не предлагает мимолетного и заманчивого бегства от действительности, которое заканчивается разочарованием, когда человек снова осознает, что обойден судьбой и все осталось по-прежнему. А когда на следующий день после просмотра фильма с Бурвилем, стоя перед станком или у стиральной машины, вспоминают о нем, то не для того, чтобы тяжело вздохнуть о недоступности красивых приключений на Таити, а чтобы улыбнуться. Бурвиль не фальсифицирует реальность, а примиряет с ней. Он возвращает цену действительности, как возвращает цену среднему человеку. И в этом его позиция - позиция реалиста. Он не обманывает, он подбадривает. Все происходит так, как если бы он переваливал на свои плечи трудности, испытываемые всеми теми, кто не оказался ни баловнем судьбы, ни героем, ни гением, ни Аполлоном, ни миллиардером.
* * *
Речь шла о Бурвиле-киноактере, занятом в драматических фильмах реалистического плана - в них он особенно близок самому широкому зрителю, хотя нельзя забывать, что лично он
считал, считает и всегда комедийным.
будет
считать себя
актером
В фильмах этого плана
легче
распознать и
вскрыть
характерные черты актерского мастерства Бурвиля, потому что между смыслом драмы и игрой актера в ней разрыва не существует - то и другое подсказано реальной
действительностью. Иное дело комедия. Вы можете смеяться и быть недовольными, что смеялись, сожалеть об этом, считать свой смех глупым... У вас может быть чувство, что вы попались на удочку и что механизм комедии заставил вас смеяться вопреки вашей воле. Нередко мы ругаем комического актера, который только что вдоволь посмешил нас. Это относится и к Бурвилю. Потому что подход, а значит, и оценка актера-комика более опосредованы и не так легки, как
драматического. Вот почему нередко Бурвилем восхищаются в драме, чтобы отвергать в комедии. Тем не менее, на наш взгляд, его принимают как драматического актера лишь потому, что он прежде всего актер комедийный. Более того -комедийный актер, который заставляет нас смеяться вот уже свыше двадцати лет, начиная с "Почтовых открыток", где его комизм был еще очень спорным. Все комические актеры вызывают споры о ценности их искусства, и все-таки им аплодируют. Поэтому стоит посвятить несколько страниц сопоставлению комического и драматического искусства.
Знать бы, чему смеешься...
В годы моего детства в нашем провинциальном городке побывала труппа, выступавшая с классическим репертуаром для школьников и студентов. Я прекрасно помню рекомендации моей учительницы и ее оценку Корнеля и Мольера. Нечего было думать, чтобы мы пропустили "Сида", что же касается "Мещанина во дворянстве" - это тоже классика, но, в конце концов, поскольку речь идет о комедии, смотреть ее не обязательно. Если бы еще показывали "Тартюфа"...
Такое пренебрежительное отношение к комедии очень распространено и, как ни странно, прекрасно уживается с аплодисментами, которыми ее награждают. Множество людей обожает комедии, но терзается угрызениями совести. Потому что зритель смеется, сознавая, что это не серьезно (раз он смеется!), и поэтому испытывает потребность оправдаться: имеет же он право немного отдохнуть после напряженного трудового дня. Тот же зритель сочтет себя более удовлетворенным духовно какой-нибудь сентиментальной ерундой, пережевывающей старые истины: "Это было грустно, но прекрасно. И совсем как в жизни".
За тридцать лет компетентные критики превратили Шарло в Чарльза Чаплина, талант которого сегодня уже никто не решается оспаривать. Наверное, даже моя учительница и та знает теперь, что он великий актер, но с каким
пренебрежением она, должно быть, относится к Бурвилю! Однако Чаплин был вознесен на такую высоту благодаря "Новым временам" или "Диктатору", где легко обнаружить элементы драмы. А вот не так давно, во время отпуска, я пересмотрела в сельском кино "Золотую лихорадку" и по окончании сеанса слышала комментарии той публики, которая на прошлой неделе бросалась на какой-нибудь
душещипательный банальный фильм. В большинстве замечаний выражалось удовлетворение тем, что удалось хорошо посмеяться, с оговорками, что все же это несерьезно. Один зритель сказал извиняющимся голосом: "Все-таки
здорово". Другой: "Ну и комик же этот Шарло"... Что было равнозначно оценке: "До чего же глуп этот тип!", которую дали Бурвилю в 1945 году... И люди, знавшие, что я занимаюсь умственным трудом, удивлялись, как мне было не жаль времени на Шарло, тогда как на прошлой неделе я пропустила "такую замечательную" картину!
Все готовы признать значение комического актера Чаплина в "Новых временах" и "Диктаторе", поскольку в этих фильмах заложена социальная критика, непосредственная польза которой ясна всем. Они находят признание, потому что содержат мысли, которые тем легче усваиваются зрителем, что они стандартны, совпадают со всем, что им усвоено до сих пор, и подаются разложенными по полочкам, а то, чего доброго, сам зритель не разберется. Никакого риска запутаться, и до чего же приятно чувствовать себя понятливым! "Новые времена" - критика тейлоризма и через него системы, от которой страдают - или думают, что страдают, - все. "Диктатор" удовлетворяет еще больше, поскольку это сатира на Гитлера и комик его изничтожает.
Не то чтобы я недооценивала комедии с критическим зарядом. Но объявлять стоящими только их - не значит ли проходить мимо главного, чем ценен комический жанр? Однако когда зритель смеется, он хочет знать, почему, чтобы иметь оправдание, он хочет понимать... Бурвиль же смешит, не стремясь разрушать то, что делает объектом смеха. Его комический дар сродни комическому дару Шарло и других выдающихся коми-ков и приобщает к самому большому искусству. Например, лет двадцать назад, когда над его оболтусом смеялись, это казалось глупым, поскольку там нечего было понимать, и чему смеяться - неизвестно. А смеяться без причины, как говорят, глупо, к тому же, хорошо ли поступает этот комик, приглашая меня смеяться над своим персонажем, таким славным парнем, когда он чем-то похож на меня - у него те же слабости, только Бурвиль их гиперболизирует?.. Точно так же в фильме "Веские доказательства", где Бурвиль играет серьезную роль - роль следователя, неподкупного и строгого; но когда он наклоняется завязать шнурки, зал смеется, неизвестно почему.