Когда ритуал закончился, люди стали потихоньку выходить из усыпальницы. Эрис подошла к отцовскому гробу и возложила розу, сорванную утром несколько дней назад. Ее лепестки были по-прежнему нежными и яркими. Эрис хотелось верить, что это означает одно: дух их отца по-прежнему живет в саду. Ему бы понравился этот цветок, дивный островок цвета в этом тусклом месте.
Низкий потолок в выбоинах закрывал здесь звезды. Больше отцу их не увидеть. Зато ты теперь обрел свободу. И пусть твоя душа найдет путь домой – к Вечному древу, молилась Эрис.
Последний раз коснувшись гроба, Эрис отвернулась и пошла на выход следом за толпой. Виктория уже поджидала ее, поджав губы и сцепив руки. Людское море расступилось вокруг нее, чтобы не теснить.
– Сбор нужен мне сегодня, как и договаривались, – отчеканила Виктория.
Эрис резко остановилась.
– Что-что?
– Забыла про Нижний квартал? Ты так ничего и не собрала и не вернула отданных денег. А ведь тебе был дан приказ…
– Не успели закончиться похороны, а ты уже про работу? – Эрис поискала взглядом Констанцию. Та стояла на верхней ступеньке лестницы. Отблеск факела падал на ее лицо, на котором застыла гримаса боли. Она услышала начало их стычки.
– Стаци, молю тебя, – сказала Эрис, – приведи ты Викторию в чувства…
Но Констанция, взяв Сиваса за руку, ушла. Верхняя ступенька у выхода опустела. Горло у Эрис так сдавило, что сердце зашлось. Ты мне нужна.
– Жизнь продолжается, – сказала Виктория. – Напомню, что ты совершила преступление против города и уже попала бы под суд за госизмену, если бы я не вмешалась и не дала тебе второй шанс. Так что вернись к своим обязанностям.
– Все мои обязанности – это стоять у лестницы на площади и день за днем смотреть, как люди снуют туда-сюда, выполнять одни и те же приказы, слышать одни и те же разговоры. Я каждую ступеньку храмовой лестницы пересчитала, от первой до последней. Знаешь, сколько их?
– Эрис…
– Девятьсот двадцать три. Каждый божий день я прохожу девятьсот двадцать три ступеньки и слушаю жалобы на то, что баранину недосолили или что колокол слишком громко звонит. Думаешь, это важнее отца?
– Свет не сходится клином на одном-единственном человеке. – Виктория поднялась на несколько ступенек. – Смерть каждый день кого-нибудь забирает. Нужно двигаться дальше.
– Порой мне кажется, что ты напрочь разучилась чувствовать, – крикнула ей Эрис.
Виктория гневно обернулась. На ее лице, освещенном бледным светом факела, полыхнула ярость.
Эрис отшатнулась. Кажется, перегнула палку.
– Ах ты маленькая эгоистка! – Процедила Виктория. – Не вздумай сомневаться в моей скорби и любви к отцу! Я все силы положила на то, чтобы ему не пришлось горбатиться до потери пульса, когда мы сюда приехали. Именно благодаря мне мы перебрались из барака в дом, где ты сейчас живешь, смогли построить богадельню, где заботятся о больных, попали в Храм, где бедняки находят утешение. Все это я сделала из любви к Кешгиуму. – Виктория ткнула в сестру пальцем. – И только попробуй возразить.
Эрис застыла у подножия лестницы, потеряв дар речи. По щекам ее заструились слезы.
Глава пятая
В ту ночь ей приснилась покосившаяся дверь.
– А это что такое? – шепнул отец маленькой Эрис, указав на россыпь звезд на небе.
– Кристалл Саулоса, украшение с его посоха!
– Прекрасно. – Отец кивнул на другое созвездие, что мерцало напротив Полярной звезды, – прямоугольник, соединенный с крупной звездой, сиявшей, как бриллиант.
– Это рукоять меча Ананоса! – без запинки ответила девочка.
– Чем знаменит этот меч? – уточнил отец.
– Он рассек Тварь! – нараспев произнесла дочурка.
– Чудесно. – Отец оперся локтем о подоконник, взял Эрис за руку и обвел едва заметный узор в небе – прямую линию из трех звездочек, которую венчал острый треугольник. – А это что, знаешь?