«Сейчас он не просто человек. Сейчас он король».
А у короля не должно быть слабостей, хотя бы в глазах народа.
Когда впереди показалось возвышение, на котором покоились громоздкие каменные глыбы, у девушки перехватило дыхание. Они были совсем близко, да вот Вольфман сопел и дышал с таким трудом, будто кость торчала у него поперек горла. В какой-то момент на плечи Эльбы легла не только ответственность перед предками Вудстоуна и Эридана, но и сам Вольфман в прямом смысле. Их перевязанные ладони вспотели. Пальцы скользили. И юноша с такой силой опирался о девушку, что ей казалось, будто она тащит на своей спине гигантского медведя.
«Ничего», думала она, несмотря на боль во всем теле. Незажившие раны и синяки после схватки с народом Дамнума до сих пор пылали. «Мы почти пришли».
— Мне жаль, в очередной раз отрезал юный король.
— Все в порядке.
— Ты не устала?
— Я в порядке.
— Ты пугаешь меня, Эльба.
Девушка взглянула на мужа и столкнулась с его изнуренным, помутненным взором. Каким же хрупким он казался. Девушка чувствовала уважение к этому человеку. Она его едва ли знала, но она прониклась сильным сочувствием к этому болезненному, храброму мужчине, который изо всех сил желал отомстить за отца и восстановить справедливость.
И девушка смотрела в эти орехово-зеленые глаза и понимала, что человек перед ней стоит достойный и невероятно мужественный, и оттого сердце болело еще сильнее, ведь в ее глазах он пусть и был бравым воином, но оставался совершенно слабым королем. Этот король не смог бы подчинить себе Арбор.
Этот король никогда не смог бы подчинить себе Эльбу.
— Мы почти пришли, воодушевленно произнесла девушка и крепче сжала его руку. Идемте, Вольфман. Скоро наш кошмар превратится в пепел.
Юноша нехотя кивнул. Они поднимались по склону, задыхаясь от жажды, хотя погода, словно смиловавшись, благословляла прохладными порывами ветра, а солнечные лучи и вовсе скрылись за тучами. Наконец-то перед молодоженами появилась невероятно высокая, неровная каменная глыба, а затем открылся вид на еще шесть таких скульптур.
Эльба и Вольфман остановились в центре круга предков Вудстоуна, и земля под их ногами задрожала. Или же так тряслись колени?
Девушка откинула назад голову и прикрыла глаза, наслаждаясь прохладой. Их путь от замка до хребта Станхенга завершился. Но их путь, как Короля и Королевы Вудстоуна только начинался. Эльба почувствовала, как Вольфман снимает повязку с их рук, юноша потянул на себя зеленую ленту, покачнувшись назад, и ощутил, как земля закружилась.
— Осторожно. Эльба вновь сжала его руку. Мужчина открыл глаза и оказался в ее плену: в плену невероятной красавицы с красными от усталости щеками. Она кивнула и помогла ему выровняться. Держитесь за меня, Вольфман.
Юноша в растерянности моргнул. Все ведь должно было быть совершенно иначе.
— Как скажешь, Эльба Барлотомей Полуночная, тем не менее, ответил мужчина.
А сам подумал: «Это начало твоего правления, и конец моей жизни».
АРГОН
Аргон сдерживал дикий пожар в своей груди. Он не помнил, как сокол приземлился на знакомой земле, в окружении знакомых домов, лиц. О н не помнил, как Ксеон спрыгнул с птицы, снял Рию. Он помнил лишь, как с его языка сорвался яростный рык, как его ноги ударили птицу по бокам, и как он вновь взмыл в серое небо, стиснув до скрежета зубы.
— Аргон! Громко позвал друга Ксеон и вытянул перед собой руку, но тот уже парил над землей и несся навстречу возмездию.
В его зеленых глазах горело безумие, а сердце стучало так бешено, что ребра кололо. Предводителю казалось, из его тела торчат гигантские шипы. Р аны не затягивались, и они кровоточили, становились все больше и глубже. Но ему не было больно… Аргон ничего не чувствовал, только горячее, безрассудное и неукротимое желание причинить боль тем, кто причинил боль его семье. Он не видел облаков и не ощущал прикосновение ветра.
Аргон смотрел вперед и прожигал изумрудным взглядом тропу перед собой.
Он доберется до Алмана Барлотомея, он точно знал. Он прилетит в его замок, снесет голову каждому, кто окажется на его пути, и он посмотрит королю Вудстоуна в глаза, ведь у Аргона глаза удивительно похожи на глаза отца. И, умирая, Алман бы увидел человека, восставшего из мертвых. Он бы увидел Эстофа из Дамнума и молил бы его о пощаде.
Нет.
Никакой пощады.
К черту последствия, к черту логику! Алман Многолетний отнял у него отца. Самого дорого человека. Человека, которого Аргон любил безвозмездно, человека, на которого он хотел походить, человека, без которого жизнь не имела смысла. Отец не говорил, что тоже его любит, но он любил. Аргон знал об этом и без слов. Он вообще понимал отца без слов. После смерти матери остались лишь они: отец и сын, сын и отец. А теперь и его не было.
Отца больше не было.
Аргон свирепо зарычал, сжав перья птицы, и сокол взмахнул крыльями, перемешав в небе облака и дым, и полетел еще быстрее, словно стрела, пущенная к звездам.
Когда перед предводителем показался край арборского леса, он оскалился. Осталось совсем немного, совсем чуть-чуть, а потом он доберется до Осгода Беренгария и выпустит наружу его кишки. Он подарит кишки Алману, чтобы тот полюбовался окровавленными и наверняка сгнившими внутренностями своего лучшего воина. Может, скормить их ему? У короля Вудстоуна неплохой аппетит. Он набивает свое брюхо вином, мясом, золотом пока люди вокруг него голодают и умирают в агонии, пока жены развивают пепел своих мужей по ветру. Алман давно заслуживал смерти, нужно было раньше занести клинок, когда отец был еще жив. Почему же они не восстали раньше? Почему довольствовались украденным, а не требовали справедливости? Свободолюбивый народ, который никогда и ни перед кем не приклоняет колени. Глупцы! Они тоже падали на колени. Но сломленные и покинутые.
Аргон пролетал над границей Арбора, как вдруг заметил в сумрачном свете блеклый столб дыма. Он исходил от сгоревшего дерева на краю утеса. Предводитель присмотрелся и неожиданно окаменел. Внутри похолодело. Пожалуй, никогда в жизни он не испытывал подобного чувства: чувства полной растерянности и отчаяния, он прищурился и внезапно понял, что под обугленными ветвями свалена гора пепла.
Юноша посмотрел на горящие огни Арбора, потом на тлеющие угли. Затем вновь на деревянный город, город гордецов и зажиточных, бесчувственных господ, для которых не имело значения, кто ты, откуда ты. Для них ты был никем. Аргон зажмурился от ядовитой боли, прокатившейся вдоль позвоночника, и зашипел, направив птицу к утесу.
Сокол расправил крылья. Вечерний воздух наполнился запахом гари. Юноша глядел перед собой, не моргая, а сгоревшее дерево становилось все ближе и ближе.
Когда птица коснулась мощными лапами земли, Аргон оцепенел. Он не сразу нашел в себе силы спуститься и не сразу понял, что на самом деле происходило. Наивное, тупое чувство, присущее мальчишкам, твердило где-то внутри, что это не то, что он думал.
Аргон спрыгнул на траву, выпрямился, и воздух разом покинул легкие. Он взглянул на черное, кривое дерево, одиноко стоящее на ветреном обрыве… и увидел металлические оковы, прибитые к нему обугленными гвоздями. Брови нахмурились. Губы сжались.