Везение Московского царства — в удаленности от основных геополитических разломов той эпохи. Турки-сунниты почти 150 лет вели затяжные войны с шиитским Ираном (где властвующая элита говорила, кстати, по-азербайджански). Именно в этих столкновениях исламских тяжеловесов была буквально вытоптана и выжжена древняя территория Армении. Испанцы в Южной Америке нашли сокровища ацтеков и инков, а вскоре увязли в собственных религиозных войнах с протестантами Европы. Москва же оказалась на пределе логистических возможностей не только армий Гитлера и Наполеона, но еще поляков и шведов во времена Смуты начала 1600-х гг. России начала Нового времени противостояли лишь волжско-татарские ханства, за которыми начинались бескрайние просторы (и природные ресурсы) Урала и Сибири. Русские казаки и стрельцы прошли маршрутами тех же степняков в противоположном направлении, всего за столетие достигнув пределов Монголии и самого Китая.
Перескочим теперь в 1900 г. Что стало с Индией, Персией, Китаем, даже с Испанией, не говоря о Польше? Османы еще лавируют среди международных противоречий, но постоянно терпят поражения и теряют провинции. Иногда полезно взглянуть на карту глазами современного турецкого националиста. Что изменило мир, где теперь преобладали не Азия и исламские империи, а западные протестанты? Конечно, капитализм. Голландцы и англичане (американцы — их прямое ответвление) создали банки и биржи для финансирования своих военных усилий. Они поставили пушки на океанские корабли, производимые с индустриальным размахом. Ко всему остальному миру Запад приплыл, как варяги Нового времени, торговать, отбирать, поселяться. Единственное крупное государство, куда приплыть не получалось, — Россия.
Российская империя к 1900 г. давно овладела Закавказьем, хотя Северный Кавказ обошелся неожиданно дорого. Редко замечается контраст между ситуациями ХІХ в. в Чечне и будущем Азербайджане, где мусульман проживало гораздо больше. Российская империя столетиями успешно использовала в отношении присоединяемых народов одну и ту же стратегию включения в свою сословную иерархию части местных элит, готовой на компромисс ради укрепления своих привилегий. Это работало как в случае шведских и остзейских дворян Финляндии и Курляндии, так и в случае украино-казачьей старшины, татарских мурз и азербайджанских ханов. Трудности возникали там, где претендентов на дворянское достоинство оказывалось в переизбытке (польская шляхта и отчасти грузинские князья) либо таковых не находилось вовсе, как в вольных обществах Нагорного Дагестана и Чечни.
Но к ХХ в. внутренний договор элит царской России перестал работать. Отныне требовались не помещики и кавалергарды, а промышленники, инженеры, ученые. Однако университет также рассадник революционного студенчества и либеральной профессуры. Министр финансов граф Витте университеты открывал, а полиция закрывала — типичные противоречия реформ. Модернизация есть, однако, геополитический императив, а не философская смена ценностей и вех. Требовались современные заводы, ученые и школы. Иначе без спросу придут те, у кого это все есть, и сделают из вас сырьевую колонию — как после 1900 г. Япония пришла в соседнюю Корею. Модернизация Японии создала для России совершенно новый геополитический вызов с востока, обернувшийся проигранной войной и революцией 1905 г. С запада еще больший вызов являла Германия, объединенная Бисмарком. Это столкновение обернулось уже революцией 1917 г.
Россия в своем роде уникальное государство. Там, где после 1918 г. рухнули все империи-соперники, революционной контрэлите большевиков удалось воссоздать крупнейшее централизованное государство и затем рывком превратить его в военно-индустриальную сверхдержаву. Во главе ее не обязательно должен был оказаться грузин. Однако многонациональный состав советской элиты был предопределен не столько традициями империи, сколько интернационализмом коммунистической идеологии и ее модернизмом. Ленин и Сталин следовали идеям не только Маркса, но и совсем других немцев — Бисмарка, генерала Людендорфа, индустриального гения Ратенау. В 1945 г. был достигнут модернизационный и геополитический успех против Японии и Германии, о чем Витте и Столыпин могли только мечтать, скованные по рукам сословными предрассудками царизма.