— И так много времени потеряно зря.
— Если бы я раньше поинтересовался отцовскими бумагами…
Шугалий незаметно коснулся его локтя, и Олекса осекся.
— Какими бумагами? — спросила Нина. — Ты не говорил о них.
— Деловая переписка, — уклончиво пояснил Олекса. — Тебе не интересно.
— Мне все интересно.
— Мелочи, — он махнул рукой, — всякие карантинные мероприятия.
— Завтра утром разберем их, — сказал Шугалий.
Они миновали библиотеку и остановились перед калиткой, сваренной из толстых железных прутьев.
Дом Бабинцов стоял в глубине густого сада, в больших окнах горел свет.
— Зайдем? — предложила Нина.
Олекса не ответил. Ему явно не хотелось расставаться с девушкой, однако Шугалий имел намерение еще поговорить с ним.
— А вам на работу совсем близко… — Шугалий сделал вид, что не слышал слов девушки.
— Когда надо, мать просто кричит Нине, — засмеялся Олекса. — «Борщ на столе, остынет!»
— Чаю попьем… — девушка открыла калитку, — а кто хочет горячего борща…
— Завтра, — твердо возразил Шугалий, — борщ завтра, а сегодня мы с Олексой должны поговорить.
Нина обиженно закрыла калитку, Олекса с сожалением посмотрел ей вслед и повернулся к капитану.
— Пойдем к нам?
— Проводите меня до гостиницы.
— Тут два шага.
— А у меня только два вопроса. Отец говорил вам о приезде Романа Стецишина?
— Да. Он еще месяц назад получил письмо из Канады. Вообще они не переписывались, может быть, писали раз в пять лет, отец почему-то не очень любил дядю Романа…
— А Олена Михайловна?
— Не знаю. Хотя… В ее комнате висело фото…
— Видел, — подтвердил Шугалий. — Не хватает одного снимка.
— Фотография тети с дядей Романом. Давнишняя, когда они были еще совсем молодыми.
— Конечно, ведь не виделись тридцать лет. Почему Олена Михайловна сняла фото?
— Мне было неудобно спрашивать.
— Понимаю. Не говорила, что произошло между ними и Стецишиным?
— Считаете, что отец поэтому и сел писать письмо к вам? Мне тоже так кажется… Спрашивал у тетки, говорит, ничего не слышала и ничего не знает. Да и правда, что могло случиться?
— И все же что-то случилось, — раздумчиво сказал Шугалий. — А с Чепаком вы знакомы?
— Кто же его не знает? Отцовский помощник и товарищ.
— Товарищ?
— Отец его уважал. Северин Пилипович с женой часто приходили к нам.
Они подошли к гостинице.
— До завтра, — Шугалий похлопал Олексу по плечу, — будь здоров, парень, — перешел он на «ты», — завтра утром я зайду к вам. А теперь — спать, устал я немножко…
Верно, сказал неправду, так как еще читал, а потом лежал в постели с открытыми глазами, пока сон все же не сморил его.
Дом ветлечебницы стоял за высоким деревянным забором на краю городка. Шугалий сразу узнал Чепака, хотя на фотографии, которую показали капитану в райотделе госбезопасности, тот был значительно моложе.
А может, это белый халат придавал Чепаку какую-то врачебную суровость и старил его, потому что ветфельдшер двигался живо и глаза блестели совсем молодо.
И все же Чепаку было уже за пятьдесят. С утра Шугалий познакомился с его биографией — собственно, знакомиться было не с чем. Родился Чепак в Озерске, отец его работал на городской лесопилке, мать — судомойкой в ресторане. На лесопилку незадолго до войны поступил и Северин. В начале сорок третьего года гитлеровцы сожгли лесопилку, несколько рабочих были арестованы, а девять человек, в том числе и Северин Чепак, ушли в леса, где и создали костяк небольшого партизанского отряда, действовавшего в районе Озерска и Любеня.
Летом сорок третьего года каратели вместе с отрядом куренного Стецишина, воспользовавшись данными, полученными от предателя, подосланного бандеровцами к партизанам, разгромили отряд, прижав его к черным болотам. Предателя так и не нашли. Только трем партизанам удалось спастись, в том числе и Северину Чепаку — он как раз был послан на связь с подпольщиками в Любень, райцентр километрах в семидесяти от Озерска.
Прочитав это, Шугалий остановился. Чепак был в Любеке, когда каратели с бандеровцами громили отряд. Случайно ли? А теперь сын куренного Стецишина приезжает из Канады в Озерск.
Но при чем тут Завгородний? Ведь во время войны Андрий Михайлович был во Львове…
Дальше вся биография Чепака укладывалась в один абзац. После войны окончил ветеринарное училище и вот уже почти тридцать лет работает в озерской ветлечебнице. И работает неплохо — все им довольны!
…Чепак делал укол собаке, которую держала полная женщина в грязных туфлях. Пес вертелся, женщина не могла удержать его, и фельдшер повернулся к Шугалию.
— Помогите! — не попросил, а приказал он, и капитан безропотно придержал пса за задние ноги.
Чепак сделал укол и обратился к Шугалию:
— Чем могу служить?
— У меня личное дело, Северин Пилипович, и хотел бы поговорить с глазу на глаз.
— Там вас устроит? — Чепак ткнул пальцем на скамейку под яблоней. — Я только шприц отнесу. — Он вернулся сразу и сел вполоборота к Шугалию, положив на колени большие руки с набрякшими синими венами.
Капитан предъявил ему удостоверение. Чепак внимательно изучил его, Шугалию показалось, что даже слишком внимательно, вернул и снова положил руки на колени, смотрел в глаза капитану и ничем не проявлял своего волнения.
— Мне поручено выяснить обстоятельства смерти ветврача Завгороднего, — начал Шугалий, не отводя взгляда, — и я хотел бы узнать, зачем вы приходили к Андрию Михайловичу восемнадцатого августа утром, в пять?
— Погодите, когда же это было — восемнадцатого?
В конце концов, какое это имеет значение. В последнее время по утрам я вообще не заходил к Завгородним.
— Это было в день смерти Андрия Михайловича.
— Вот оно что! — Зрачки Чепака сузились и высокий чистый лоб покрылся морщинами. — А я думаю, что это меня госбезопасность беспокоит! Думаете, убили Андрия Михайловича?
— Давайте условимся, Северин Пилипович, вопросы буду задавать я.
— Ваше право, товарищ, ваше право…
— Итак, утром восемнадцатого?..
— В пять утра я был еще дома. В начале шестого пошел на Светлое озеро.
— Кто это может подтвердить?
— Жена еще спала, — рассудительно сказал Чепак, — а живем мы возле озера. Через огороды тропинкой прямо к берегу. Может, кто-нибудь и видел, надо расспросить соседей.
Шугалий чуть улыбнулся.
— А где вы были накануне между тремя и четырьмя часами дня?
Чепак потер лоб, и он снова разгладился.
— В субботу то есть? В два мы обедали, потом отдыхал. Выходной был у нас, — пояснил он, — мы по субботам работаем, но Андрий Михайлович сделал выходной. В праздники работали, так отгуливали.
— Жена была дома?
— Пообедали вместе, потом она по магазинам пошла.
— Когда вернулась?
— А кто ж ее знает? У нее надо спросить — думаю, около пяти.
— И от трех до четырех часов никто не заходил к вам?
— Спал я, может, кто-нибудь и стучал.
— Со Стецишиным не виделись?
Капитан увидел, как зашевелилась кожа на лбу у Чепака, но глаз не отвел и ничем больше не проявил своего волнения.
— Каким Стецишиным? У нас в Озерске были только одни Стецишины, но исчезли… Давно исчезли, где-то в Америке, говорят.
— Когда вернулись в воскресенье с рыбалки? — Шугалий умышленно менял вопросы, чтобы не дать Чепаку возможности сосредоточиться.
— Вечером. Ветер нагнал волну, какая же рыбалка в бурю?
— С кем рыбачили?
Краем глаза капитан увидел, как вздрогнули пальцы Чепака. Вздрогнули и снова замерли.
— Один. На лодке ходил к острову.
— Поймали что-нибудь?
— Да, клевало. Несколько щук, лещи, окуньки. Ну, красноперки.
— Уху варили?
— Кого тут удивишь ухой?
— Ваша правда, — согласился Шугалий. — А кто еще рыбачил у острова?