— Ты чего это, голубушка, спряталась? Пойдем завтракать, я молока принесла.
Надя покорно последовала за Ильиничной. Войдя в избенку, она увидела у стола малыша. И сердце Нади забилось часто, часто, Она впилась пристальным взглядом в его профиль.
— Как тебя звать, малыш?
Сельгеем! — громко ответил тот.
— Как, как? — переспросила она, точно не поняв сказанного.
— Сережей, — ответила за него Ильинична.
— Вот и у меня такой же был бы теперь Сереженька, — сказала она про себя. — А который тебе годок, милый?
— Тлетий!
Надя быстро подскочила к малышу. И вдруг громко, истерически взвизгнула:
— Мой сын! Мой Сереженька! — рывком подхватила его на руки и, нервно целуя, часто откидывая свою го-лову, снова вскрикивала:
— Он! Самый он!
У Ильиничны задрожали руки и ноги. Она не знала, что делать и что сказать. Только подумала: «Видно, рехнулась девка-то, обмишулилась...» Наконец, подавив волнение, Ильинична спросила:
— Послушай, Надя, а ты хорошо помнишь своего Сереженьку? Может быть, тебе только почудилось?
— Вот поглядите, — Надя торопливо отвернула воротничок рубашки.
Ильинична увидела черное родимое пятнышко на шее малыша.
— А если пристальнее поглядите, то и еще кое-что увидите... — сказала Надя.
Теперь Ильинична видела не только черное пятнышко. Ба! Да это и вправду вылитый Вася! Вот точно таким он был когда-то, очень давно.
— Как же ты, милый, очутился жив? Неужели ты не умирал? — снова твердила Надя, прижимая к груди Сереженьку, который, видимо, перепугался и вырывался из рук Нади.
После уже, когда улеглись бурные материнские чувства, Надя вместе с Ильиничной и плакали, и смеялись, радуясь такой дорогой и неожиданной находке, Надя еще на один день осталась у матери Чилима. Прощаясь, она без конца целовала их обоих. Сережу Надя временно оставила у Ильиничны, пообещав приехать в следующее воскресенье и привезти новенький костюмчик малышу.
Идя на пристань, Надя зашла к сельскому старосте узнать, как и откуда попал к нему ребенок, Староста рассказал, как три года назад принесла его на сходку пронинская сожительница Матрена.
— Подожди-ка, барышня, — спохватился староста и начал рыться в ящике под божницей. — Ага, вот он, — проговорил староста, вытаскивая пакет, но теперь уже без денег, только с одной пожелтевшей от времени запиской.
- Что это у вас? - спросила Надя.
— А это письмо, которое было прислано с ребенком Пронину.
— Отдайте мне эту бумажку.
— А зачем она вам понадобилась?
— Вот как раз мне-то она и нужна. Я мать ребенка.
— Мать?! — крикнул староста, выпучив глаза, — Как же это мать?
— Ну так, как бывают все матери.
— Значит, ты подбросила его Пронину? Тогда пойдем к уряднику! — сердито закричал староста.
— Да нет же! Его украли у меня, а теперь я его нашла, и записка вам совсем не нужна.
Староста, наморщив лоб, долго молчал, стараясь что-то припомнить или придумать, и тихо проворчал:
— Ну что ж, тогда возьми.
«Они меня обдурачили...» — поняла Надя, прочитав записку и узнав почерк Евдокии Петровны. С самыми радостными чувствами она возвращалась в город и все время думала, как она об этом напишет Васе.
Пока Надя была в деревне, ее мамашу посетил Подшивалов.
— Здравствуйте, Екатерина Матвеевна! Я опять по старому вопросу...
— А, Володя! Милости просим, — расплылась в улыбке Белицина. — Присаживайтесь, пожалуйста. Что это у вас такой грустный вид?
— Все сны, мамаша, и грезы, будто она со мной, а проснусь — опять один, — склонясь и опираясь чисто выбритым подбородком на эфес сабли, вздыхал поручик.
— Конечно, сердце не спокойно, когда думаешь о таком важном деле, — посочувствовала Белицина.
— А где она, моя радость? — блуждая взглядом, спросил поручик.
— Вы про Надюшку? Она в отъезде по делам торговли, — ответила хозяйка. И, открыв дверь на кухню, крикнула:
— Петровна! Подай-ка поскорее настойки на лимонных корках! Да чего-нибудь закусить. Сейчас мы вашу скуку всю разгоним,— обернувшись, сказала она Подшивалову.
— Ой, нет, мамаша! Пока я не услышу от нее то желанное слово — никакой настойкой тоски мне не залить, — хитрил поручик, кидая исподлобья взгляд на будущую тещу.
— Да выкушайте стаканчик, веселее будет на сердце.
— Только с вами, мамаша, один не могу.
— Ну хорошо, Володя, давайте вместе, — чокнулась Белицина.
После настойки Подшивалов повеселел и заговорил с Белициной совсем по-другому.
— Ну, так как же, мамаша, когда мы с вами споемся?