— Так нот что, ребята, пока между нами говоря. Полковник наш получил приказ, или, как его там называют, манифест, который он держит у себя под сукном. Солдатам читать не хочет. Видимо, все еще думает: «Авось да перемелется и снова все пойдет по-старому...» — И зря, конечно, ждет. Все кончено, царский строй прогнил насквозь и глубже и окончательно свалился. И как бы ни старались господа гучковы и милюковы, все равно им ни на какой фундамент его не восстановить...
— А попроще нельзя? — спросил Бабкин.
— Пояснее? В манифесте говорится, что царь отрекся от трона. Ну, а там собралась шайка-лейка, вроде тех же гучковых и милюковых. Теперь хотят затащить на трон его братца Мишку, как он им ближе и больше с руки. Но он тоже откажется, если уж не отказался. Хотя в манифесте об этом и не говорится. Там сказано, что на престол поставлен царь Михаил. Офицеры все, конечно, об этом знают, но солдатам говорить заказано под строгим запретом. А знаете, ребята, почему? Они хотят обрадовать солдат прочтением этого манифеста с трибуны, а она еще не готова, вот они и ждут... Но все равно, вы скоро услышите из уст нашего уважаемого полковника Ушнова. А пока молчок, — заключил адъютант и, покачиваясь, вышел из халупы.
Но этот рассказ Малинина на солдат эффекта не произвел, так как они уже знали о событиях в столице и теперь только возмущались поведением Ушнова. Одновременно сожалели о старом командире, полковнике Дернове, которого срочно сняли с командования полком и куда-то откомандировали. Принявший командование полком Ушнов за короткий срок сумел уже нескольких унтер-офицеров разжаловать в рядовые, троих отдал под суд, а многих солдат потряс за воротник. Но у солдат и унтер-офицеров все его грозные приказы вызывали только усмешку.
— Видимо, перед смертью так отчаянно бушует наш новый командир, — сказал разжалованный унтер-офицер Крицкий.
— Посмотрим, как на передовой он запляшет, — ответил Чилим.
Наконец, настало утро. Полк вывели в поле, где была наспех сколочена дощатая трибуна. Спустя некоторое время туда же подъехал командир корпуса, генерал, дряхлый, изъеденный морщинами, с седыми пожелтевшими от курева усами и сивыми бровями. Он, не слезая с коня, поздоровался с солдатами. Затем спешился и бросил поводья ординарцу. Хриплым голосом он крикнул:
— Господа офицеры! Выйдите из строя!
Офицеры нехотя покинули строй.
— Дальше, дальше! — снова крикнул он, махнув рукой.
Когда офицеры удалились на достаточное расстояние, генерал выпрямился, выпятив живот, и замахал обеими руками, крича:
— Ко мне, братцы! Ко мне!
Солдаты сгрудились вокруг генерала плотной стеной.
Но он молчал, видимо, боролся с какой-то тяжелой мыслью... Вдруг плечи его затряслись, он склонился и горько заплакал. Но это продолжалось недолго.
Он, овладев собой, выпрямился и, не вытирая слез, крикнул:
— Скажите, братцы, чем вы недовольны? Может быть, вас плохо кормят? Или офицеры бьют? Все мне рассказывайте!
Но солдаты, бесправные, забитые армейской дисциплиной, по старой привычке молчали и думали:«Только высунуться с языком, а завтра и зубов не соберешь>.
— Что же вы, братцы, молчите? Значит, жалоб нет, — он снова принял свой строгий генеральский вид.
— Ну и артист, — проворчал кто-то в строю.
— Господа офицеры! Займите свои места! — скомандовал он. — Полковник, читайте манифест!
Круглый, как шар, с красным лицом, полковник быстро влетел на трибуну и торопливо начал читать. Из прочитанного манифеста солдаты поняли одно: царь Николай Второй отрекся от престола, а на его место поставлен великий князь Михаил.
— За царя Михаила! Ур-ра! — побагровев от натуги, закричал Ушнов.
Но у солдат на этот раз вышла заминка, правда, крикнули, но очень немногие. Полковник снова громко заговорил:
— А о революции чтобы ни звука! Слышите?! Замеченных будет судить полевой суд! — грозно сверкнул глазами полковник. — И еще предупреждаю: бросьте пить водку!
— Где ее, взять, водку-то?! — громко крикнул кто-то в строю.
— Нам ладно и самогонку! — добавил второй голос.
Но полковник, видимо, пропустив мимо ушей солдатские возражения, поторопился отдать приказ разойтись.
На этом и кончилось чтение долгожданного манифеста. Генерал уехал, солдаты, ругаясь, расходились по своим местам. Начались однообразные» дни тыловой службы,
Глава восьмая
Надев на Сережку новенький костюмчик, Надя залюбовалась своим сыном. Целуя малыша, она приговаривала сквозь слезы: