Марья Ланцова, вздыхая, долго смотрела ей вслед печальным взглядом.
Суда белых дальше преследовать не пошли, остановились в горах у пристани. К вечеру туда же подошел большой пассажирский пароход «Василий» в сопровождении двух катеров. На нем приехало штабное начальство белых.
Надвигалась темная ночь.
Глава четырнадцатая
Стрельба на Волге стихла. Солнце продолжало свой путь к закату, кидая багряные краски на жнивье ржаного поля, усеянного стройными бабками снопов, от которых ложились на пашню прохладные тени. Кое-где еще качались переспевшим колосом несжатые полоски, упираясь примятыми концами в пыльную полевую дорогу, по которой торопливой походкой шел Ильяс от Чилима. Невесело было у него на душе. Он часто курил и думал, как-то встретит его брат Ибрагим, оставшийся главой семьи. Были у него еще два брата, Валей и Гимадей. Но Ибрагим ему писал, что они погибли на фронте еще в первые дни войны. Все эти воспоминания и думы ложились тяжелым камнем на сердце Ильяса.
«Вот приду я в деревню, а она, наверное, уже занята белыми», — так размышляя, он уже прошел верст пять. А до его деревни оставалось пройти еще столько же. Начала мучить жажда. Так захотел пить, что за кружку воды согласился бы он налить кружку спирта, который хранил во фляжке, засунутой в мешок. Ильяс знал, что на пути скоро ему встретится овраг, в котором есть хороший родник, куда во время жаркой страды приходили с поля запивать хлеб с солью. Он прибавил шагу. Спустившись в овраг и подходя к роднику, он увидел две фигуры. Поодаль от родника стояла женщина, а у самого родника сидел мужчина, прихлебывая из кружки полу. Ильяс узнал в сидевшем у родника своего дядю, Абдуллу Закирова, а в женщине — жену брата Ибрагима.
— Здравствуй, Абдулла абый! — весело крикнул Ильяс, обнимая дядю. — Здравствуй, Суфья!
Возбужденный неожиданной и радостной встречей, он еще никак не мог сообразить, почему вдруг заплакала золовка.
— Вы с пристани, наверно в гости заходили, так опоздали? — спросил он дядю.
— Из своей деревни, — ответила Суфья и, закрыв лицо платком, снова заплакала. Дядя тоже молча вытирал глаза рукавом рубашки.
— Куда вы в ночную пору?
— От смерти бежим, — наконец, выдавил Абдулла.
— Какая смерть, зачем смерть? — допытывался Ильяс, понизив голос до шепота.
— Ай, Ильяс! В деревне такие дела идут... — прошептал Абдулла. — К нашему мулле приехал волостной старшина Гайнуллин. Знаешь его?
— Знаю, — сказал Ильяс.
— Ночью собрались все баи и муллы, калякали, калякали, взяли палки, пошли по деревне, всех членов совета избивали, а твоего брата Ибрагима до смерти избили. Тебя тоже, говорят, ждут. Как Ильяска придет, его тоже прикончим. А теперь в деревню пришли белые солдаты, ну совсем конец...
— Куда же вы теперь? — спросил Ильяс.
— В деревню Шапкинскую, к отцу Суфии бежим. Айда, скорее, скорее, а то найдут и здесь убьют.
— А-ай, в какое время попал, — простонал Ильяс. — Куда теперь пойду и сам не знаю.
— Да, в деревню идти нельзя, — подтвердила сквозь слезы Суфья.
— Ну, прощай, Ильяс, мы пошли, — сказал Абдулла.
— Подожди, дай-ка кружку, — попросил Ильяс. Он только теперь вспомнил, что к роднику шел пить.
Выпив две кружки холодной воды, распростившись с Абдуллой и Суфьей, Ильяс зашагал обратно, часто вытирая набегавшую слезу рукавом гимнастерки. Он сожалел, что не взял с собой винтовку. Теперь бы пригодилась. Уложил бы десять баев, а там пусть бы и смерть. Куда идти? В Казань — белые не пропустят. Что делать? Как он ни ломал голову, но ничего иного придумать не мог, как только вернуться к Чилиму.
Деревня казалась вся вымершей в эту ночь: ни света в окнах, ни звука человеческой речи. Только заунывный звон церковного колокола разрезал темноту ночи. Сторож, верный своему долгу, отбивал ночные часы. Чилим с Бабкиным уже спали, когда постучал в дверь Ильяс.
— Ну, вот уже начинается, — проворчал, вскакивая с постели Чилим. — Кто там?
— Открывай, это я, Ильяс!
— Ты чего, разве не ушел в деревню? — открывая дверь, спросил Чилим.
— Сходил уже, хватит.
— Белые, что ли?
Ильяс молчал, только всхлипывал, снимая мешок.
— В чем дело, чего ты пыхтишь? — озабоченно спросил Чалим.
— Брата убивали, — сдавленным голосом сказал Ильяс.
— Как, кто убил, белые, что ли?
— Нет. Бай, кулаки.
— Откуда ты узнал?
Ильяс рассказал Чилиму с Бабкиным, что сам услыхал от дяди.
— Да, невесело встретила тебя деревня, — вздохнув, сказал Чилим. — Ну что ж, ты — солдат. Я понимаю, брата жалко, но слезой его не воротишь. Ладно, живи пока у меня, здесь тебя баи не найдут.