Ильяс понемногу начал успокаиваться, попросил стакан у Чилима.
— Давайте выпьем. Нес брата угощать, а теперь придется поминка справлять.
— Видишь, как жизнь играет нами? День был — с радости пили, ночь пришла — с горя пьем. В жизни все бывает. Успокойся, Ильяс. Все равно будет праздник и на нашей улице.
— Да не знаю, когда.
— Ты сам видишь, что сейчас сделать ничего нельзя. Все кулаки и ваши баи снова подняли головы, их поддерживает власть белых. Вот чего я скажу: до выяснения дела оставайтесь пока здесь. Будем потихоньку рыбачить, рыба нынче хорошо попадает, снасти у меня есть, лодка тоже. А то неводом пойдете тянуть, в артели-то вас и не заметят. А потом, может быть, снова все переменится, — сказал Чилим, — А теперь пошли спать — угро вечера мудренее.
В это время Яким Петрович Расщепин стоял на коленях перед образами, изготовленными владимирскими богомазами, которые были освещены тусклым светом масляной лампадки, склонялся и в исступлении шептал;
— Слава тебе, владыко небесный, сладчайший истинный Христос, простил ты наши тяжкие прегрешения и опять сподобил нас всеми благами земными...
Окончив молитву, Расщепин быстро накинул на плечи суконную праздничную поддевку, напялил картуз, шитый на вате, со светлым козырьком, и отправился к Хомяку обсудить кое-какие делишки. Пробравшись в тени домов, он постучал в темное окно.
— Эй, Федор Иваныч! Не спишь? Открывай, брат.
— Какой сон! Что ты, Яким Петрович, разве можно в такую ночь спать? Такая радость! Да это все равно, что светлое христово воскресенье, право, еще больше. Теперь не только Христос воскрес, а и мы с вами снова воскресли... — говорил Хомяк, шаря толстыми пальцами на воротах железный засов.
— Действительно, воскресение...
— Милости просим, Яким Петрович, — Хомяк распахнул калитку и пожал обе руки гостю.
Расщепин вошел в избу, помолился в темный передний угол и торжественно произнес:
— Наша, брат, взяла!..
— Н-да, браток, теперь опять заживем на славу, сказал Хомяк, зажигая перед иконами лампадку.
— А я, знаешь, лежал, лежал — не спится. Думаю, надо сходить, проведать друга. Да вот еще чего. Ты как бывший староста и теперь, наверное, будешь им. Ну, а раз так, тебе и карты в руки... Ты ведь всех знаешь — и комитетчиков, и сельсоветчиков, надо всех их записать и отправить бумажку на штабной пароход. А там уж найдут, что нужно с ними сделать... — сощурил глаза Расщепин. — Ты ведь понимаешь, о чем я...
— Ну вот еще! Без слов понятно. Я и сам думал об этом. Давай-ка вот пропустим по маленькой в честь нашего большого праздника.
— Да, да, надо отметить этот великий день, — сказал Расщепин, присаживаясь к столу, — А я ведь как будто трухнул, думал, все мое хозяйство пойдет на буй-ветер. А теперь бог, видно, услышал нашу молитву, все опять будет в наших руках. Ты завтра чего собираешься делать?
— Сперва хочу подарочек отвезти нашим дорогим гостям. Свинушку вчера вечером зарезал, пудиков на пяток, думаю отправить. Кроме того, надо проведать сына Никиту, жив ли он. Давеча пароход взорвался, много народу утонуло.
— Да, я тоже видал и сам пожалел, люди-то ведь какие погибают для будущего счастья, — растроганно сказал Расщепин.
Расщепин только на рассвете вышел от Хомяка.
Утро следующего дня было тихое, ясное. На Волгой колыхались клочья серого тумана, а солнце большим огненным огненным диском величаво поплыло в небесную синеву из-за этих клочьев. День для уборки урожая начинался самый погожий. Но в поле выехать было нельзя. У всех полевых ворот уже стояли часовые, чтоб не выпускать из деревни народ. Раздался звон церковного колокола. Он поплыл густыми волнами над сизой дымкой. На зов благовеста шли, приосанившись сельские богачи. Они вырядились в лучшие праздничные одежды, примазали маслом головы, расчесали бороды. Степенной и важной походкой входили они в храм божий. Поп, облаченный в самую светлую ризу, после богослужения провозгласил:
— Братие! Все вы, имущие, собрались в лоно храма господня! Да поможет вам бог установить сию ниспосланную нам небесами и святыми угодниками власть. Да укрепит ее господь бог наш на веки вечные. Братие! Окажите помощь для поднятия духа и бодрости христолюбивому воинству. И святая церковь спасет вас от грехов тяжких.
Церковный староста с тарелкой и сторож с кружкой обошли всех молящихся, собирая денежное подаяние на укрепление белой армии. А после полудня по каменистой кривой дороге потянулись подводы к пристани, где стоял пароход белых. Сюда ехали те, кому немила была советская власть. Они не просто ехали, а везли подарки, и каждый хотел представиться начальству.