Расщепин хоть и был скуп, но сегодня все же решил, снести в штаб белых две корзинки отборных спелых яблок и одновременно кое-что пронюхать. Идя на пристань с двумя корзинами яблок на коромысле, он покосился на свое прежнее хозяйство и подумал: «Теперь придете, поклонитесь мне».
Когда Расщепина прогнали с промысла, он пригрозил рыбакам и сказал, что без него не обойдутся. Но артель, как назло, ловит себе рыбу, а кланяться хозяину так и не идет. Его еще больше это взбесило. Но теперь, когда все переходит к нему, он круто вздернул нос: «Уж теперь-то не отвертитесь, я повыжму из вас соки, дыхнуть не дам. А этот Чилимка у меня подрыгает ногами на веревочке...» Он грозно сдвинул брови и затряс бородой.
На обратном пути Расщепина нагнал на лошади Хомяк. Он уже сдал свою свинину каптенармусу, повидался с сыном, пулеметчиком на пароходе «Вульф». Нагоняя Расщепина, он придержал свою лошадь и весело крикнул:
— Петрович! Садись, подвезу! Ты чего туда ходил?
— Не вытерпел, Федор Иванович, гостинчика отнес, яблочишек две корзинки.
— Ну, ну, это все хорошо. Лишний козырь нам в руки...
— Я тоже так думаю, — сказал Расщепин.
Доехали до оврага, где дорога поворачивала. Хомяк, придерживая лошадь, сказал:
— Я думаю по пути за снопиками проехать.
— Валяй, а я к своему неводу зайду, — сказал Расщепин, слезая с телеги. — Списочек-то не забыл передать?
— Все сделано! — крикнул, уезжая Хомяк.
Надев дужками на левую руку корзины, в правую руку взяв коромысло и постукивая по каменистой дороге кованым наконечником, Расщепин направился к неводу. Подходя ближе, он увидел там Трофима. Тот стоял спиной к дороге, когда услышал голос бывшего хозяина:
— Ну-с, голубчики, нарыбачились...
— Да, нарыбачились, и еще собираемся сегодня в ночь, — спокойно ответил Трофим, продолжая чинить невод.
- Больше не поедете, невод и лодка снова мои! — грозно крикнул Расщепин. — Да еще я этот невод и не возьму, уплатите мне деньги, ему цена тыщу рублев золотом.
- У нас золота нет, а вот хочешь керенками — можем за все уплатить. А что, Петрович, и керенки тоже деньги хорошие, маленькие, аккуратненькие, совсем не то, что были царские портянки.
— Ну, ну! — крикнул Расщепин. — У меня без шуток. Не керенками, а золотом будете платить. Ты, как ихний начальник, то всех предупреди, чтоб готовили мне деньги для нового невода.
Расщепин было собрался уходить, да увидел свою лодку с разбитой кормой.
— Как же это, кому помогло так испохабить мою лодку? На что теперь она годна?
— На дрова, — улыбаясь, сказал Трофим.
— Вот и за нее тоже будете платить.
— Да уж за все чохом. Мы тебе много должны, вот еще за серную кислоту тебе не уплатили, которой ты облил мотню невода...
— Ты меня не поймал и не можешь обвинять! Я тебя проучу! — прошипел Расщепин, намереваясь ударить Трофима коромыслом.
— Попробуй, — сказал Трофим, сжав огромный кулак. — Говоришь, я тебя не поймал... Если бы поймал, ты бы и по берегу больше не ходил, — сказал Трофим.
— А денежки припасайте, все равно я с вас судом сдеру. Понял? Вот так.
И Расщепин, тряся бородой, быстро зашагал к деревне.
Пока Расщепин пререкался с Трофимом Дородновым, Хомяк тем временем выехал на своем карьке на Выгонную гору и направился в поле. Он проехал свою десятину, на которой оставалось несколько бабок снопов, напевая: «Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас». С этими словами он и повернул на полосу с бабками, подвернул телегу к первым трем и начал накладывать на телегу снопы. Сложив три бабки, погнал лошадь к следующим трем, намереваясь и те сложить на свою широкую телегу, Но тут из-за четвертой бабки выскочил хозяин снопов с железными вилами в руках:
— Это что же, хомяцкое твое мурло! — бешено закричал хозяин, направляя острие вил Хомяку в толстый живот. — Мало трех-то стало, еще вздумал три прихватить. Вот откуда тебе бог дает большой урожай...
— Как! Прости Христа ради, ей-богу, обмишурился. Видно, нечистая сила лошадь на твой загон поворотила. Что хочешь делай, хоть сейчас убей, не пойму, где же мой-то загон? Прости, ей-богу, обмишурился, — ползая на коленях, упрашивал Хомяк.
— Брось прикидываться, святоша! Складывай обратно снопы, пока не выпустил тебе кишки! — грозно заревел хозяин.
Хомяк сложил обратно снопы, а хозяин, опершись на черен вил, сказал на прощанье: