...Ранним утром над Волгой поплыли седые клочья тумана. Утреннюю дымку уже пронизывают, точно стрелы, красные лучи. Они скользят и весело играют зайчиками на стальной броне судов Волжской боевой флотилии.
— Ну, Васька! Сегодня будет жара... — говорит Ланцов, вылезая из кубрика и кидая взгляд на восток.
— Пожалуй, да, — согласился Чилим. — А чего вчера комиссар сказал?
— Сегодня валим во все лопатки... — грозно посмотрел Ланцов в низовом направлении, где скрывался за горой укрепленный район белых.
— Как пробку, вышибем беляков из нашей деревни.
— Как возьмем деревню, придется забежать на минутку, проведать матушку, — как бы про себя промолвил Чилим.
— Обязательно зайдем, — пообещал Ланцов. — Правда, Николай Григорьевич говорит, что здорово они тут засели, около этого островка, ну да и мы-то не с пустыми руками, все равно вышибем.
В это время загудела сигнальная сирена. Катер вздрогнул, машина заработала.
— Все по местам! Вперед полный! — подал команду Ланцов.
Катер вспенил за кормой волны и первым, как было приказано, понесся к укрепленным позициям врага.
Только успел катер Ланцова вывернуться из-за песчаной косы на открытый перекат, как на островке громыхнула пушка. Со свистом пронесся над катером тяжелый снаряд.
— Это нам посылают гостинцы... — проговорил Ланцов.
Саженях в пятидесяти позади катера поднялся громадный водяной столб.
— К орудию! По островку огонь! — крикнул Ланцов.
Катер содрогнулся от выстрела, а на островке поднялся черный столб дыма и земли.
— Жми! Чтоб лапти кверху! — кричал Ланцов.
— Чай, там господа офицеры, у них сапоги, — ворчал Алонзов, вставляя в пушку новый снаряд.
Катер катил полным ходом, пушка то и дело громыхала, разрушая укрепление белых на островке. А за катером шли миноносцы и канонерская лодка. Они открыли шквальный огонь по стрелявшим из-за островка пароходам. Буксиряки белых вышли на фарватер и повели сильный заградительный огонь, спасая батарею на островке. Батарея заглохла, ее начали уже грузить на подошедший к крутояру пароход, а с буксиряков еще чаще загромыхали пушки, снаряды одни за другим так и валились около судов красной флотилии.
— Мы тонем! — выглянув из люка, крикнул матрос на катере.
Осколком снаряда катеру пробило борт. Вода начала хлестать в трюм. Изнутри закрыть отверстие не удавалось.
— Чилим! Живо за борт! — крикнул Ланцов.— Забей снаружи!
Катер остановился, а снаряды еще чаще начали валиться с обеих сторон. Чилим, привязавшись бечевкой, с деревянной пробкой и молотком кинулся за борт. Нащупав в борту пробоину, он вбил пробку. Но только успел выскочить на палубу, как повалился, сраженный осколком от вновь разорвавшегося снаряда.
Пока катер ремонтировался, другие суда продвинулись далеко вперед, не переставая стрелять. Белые не выдержали, повернули обратно и, отстреливаясь, начали удирать. А за островком, в самом узком месте фарватера, уже готовили заграждения, чтоб не пропустить суда красной флотилии. Укрепили на якорях две деревянные баржи и паром, груженный камнями, все намереваясь затопить на фарватере, чтобы самим спокойно удирать.
«Вульф» из шестидюймовок начал в упор расстреливать баржи, у обеих перебил якорные цепи, одну удалось ему зажечь, и баржи течением и ветром унесло с фарватера. Пароход для судов красных оказался свободным. Баржа горела громадным костром, а белые поспешили вниз по реке.
Чилимова деревня освобождалась от белых. Но Василию так и не удалось проведать свою мамашу. Он, потеряв сознание, лежал на палубе катера, истекая кровью. Вскоре его сдали на подошедшее санитарное судно.
— Где я? — придя в сознание, спросил Чилим.
— Лежите спокойно, вам разговаривать нельзя, — предупредил его фельдшер, сопровождавший раненых.
Чилим озирался по сторонам, но кругом видел сырые стены трюма да лежавших на полу раненых красноармейцев и матросов. Выкрики, стоны, проклятия стояли в трюме. Перед вечером пароход подошел к Устьинской пристани. Раненых перевезли в казанский госпиталь. Чилима внесли в коридор и оставили на голом топчане около окна, выходившего в сад. Долго лежал он, глядя в тусклое стекло, за которым качались от ветра и шумели пожелтевшей листвой клены. Листья отрывались от родных веток и, кружась в воздухе, падали и падали без конца па сырую землю.