Чилим поклонился и молча пожал ей руку.
— Заходи, присаживайся. А я, было, к тебе собрался, да хорошо, что ты сам пришел. Вот какие дела-то, Вася: завтра наш представитель идет на биржу труда набирать рабочих на временные, сезонные работы. Наша станция расширяется, устанавливаем третью турбину на три с половиной тысячи киловатт. В городе планируются большие работы по прокладке кабельных линий подземной электросети и оборудованию трансформаторных пунктов. Ты на учете биржи труда состоишь?
— Давно записался.
— Вот так, значит, Вася, я напомню нашему представителю, чтоб тебя записал первым.
— Буду вам премного благодарен.
— Завтра обязательно устроишься, пусть на первый случай чернорабочим, это не важно, а важно то, что ты будешь работать. Ты ведь связист, тебе легко будет выучиться и на электрика. А это дело у нас новое, оно только еще развивается, работы будет непочатый край, Вот так, Вася, завтра с утра вали на биржу.
Чилим распростился с Маслихиным и в самом веселом настроении вернулся домой.
На следующий день Василию долго пришлось на бирже труда ждать представителя электростанции. Наконец, он явился, и сразу же был атакован со всех сторон. Многие желали попасть к нему в список, который был невелик, да и наполовину заполнен заранее. Но Чилим был записан первым, как и говорил Маслихин.
Плохо спалось в эту ночь Василию. Он все думал, как устроится на новом производстве. Надя тоже не спала.
— Ты чего возишься да вздыхаешь? — спросила она.
— Так. Не спится что-то, — тихо ответил Василий, почувствовав на своей шее теплую мягкую руку жены.
Под утро сон взял-таки свое.
— Вставайте, пора на работу, — тихо сказала Ильинична.
— Что, уже утро? — спросила Надя, не открывая глаз.
— Чуть было не проспали, — проворчал Чилим, торопливо соскакивая с постели.
- Ты подожди, Вася, вместе пойдем, — сказала Надя.
На скорую руку позавтракали. Василий с Надей вышли из дому. Ильинична долго смотрела в раскрытое окно вслед уходившим. В глазах ее теплилась радостная
улыбка.
У перекрестка Надя отняла свою руку, спросила:
— В какое время там кончают работу?
— Не знаю, Наверное, в четыре.
— Ну, ладно. Иди, работай, мне направо, — Надя быстро пошла к госпиталю.
На производство Чилим пришел раньше положенного и, дожидаясь начальника, присел на скамейку около проходной. Начали подходить и другие рабочие.
— А, Василий, явился. Здорово, брат! — сказал подошедший Маслихин. — Значит, трудимся.
— Пожалуй, пора.
— Ну, что ж, хорошо. Пойдем, провожу тебя в мастерскую, наверное, скоро звонок.
— Прохор Федорыч, вы не слыхали, куда меня назначили?
— Сейчас должен подъехать товарищ Выжлов, он распределяет. Думаю, в бригаду монтеров. Я бы к себе не прочь взять, да, пожалуй, для тебя будет невыгодно. Мы ведь такелажники, все время с грузами возимся, а тебе нужно учиться. Вот, кстати, и Выжлов.
— Семен Иваныч! Куда новичка-то определили? — спросил Маслихин.
— Ты, наверное, его к себе облюбовал? Ничего не выйдет, я его в бригаду монтеров назначил. Пусть явится к Кузьме Антонычу Шустрову! — крикнул Выжлов, торопливо проходя в свою конторку.
— Пойдем, я тебя провожу в мастерскую, — сказал Маслихин Чилиму, — монтеры там собираются.
Чилим вошел в мастерскую, находившуюся в полуподвальном помещении, где стояли токарный и сверлильный станки и два верстака с несколькими тисками. Ему показалось, что тут тесно и недостаточно света для работы. Но не теснота и не темнота этой маленькой мастерской поразили его, а разговор рабочих, которые здесь находились. Вот что он услышал:
— Ну, как оно дела, товарищ Плаксин? — спросил пожилой рабочий, садясь на верстак рядом с тем, к которому обратился.
— Тебе товарищ брянский волк, — огрызнулся сосед.
— Ты что-то сегодня не в духе?
— Будешь в духе, когда жрать нечего, — ворчал Плаксин.
— Да, житуха неважная пришла, — поддержал первый.
— Вот и вспомнишь, как, бывало, рождество праздновали, целых три дня. Нет денег, пойдешь в первый день славить, и денег наславишь, и сам наславишься... Бывало, когда фонарщиком служил, придешь к пароходчику Стахееву, и чего только па столе у него нет: и севрюжка, и осетринка, и икра всякая. Сразу тебе стакан водки, и закусывай, сколько твоей душе угодно, не то чтобы где на кухне, а прямо в передней за столом все угощал. А после вытаскивает толстенный кошель и сует, тебе полтину или рубль. Все время ходишь и смекаешь, а к последнему идешь к Подуруеву. Тот на ногах никогда не выпустит, от него обязательно ползешь на карачках. И глядишь, за праздник наберешь рубликов двадцать—тридцать. А теперь и праздник этот отменили, да и пойти не к кому, — печально закончил Плаксин.