Придя на полосу, Чилим вначале отдохнул, покурил, затем принялся за работу. Жал он быстро и чисто. Но жать не любил, считал этот труд женским. Вот косить - это другое дело. Там особенный задор, звон косы и шум мягкой, луговой травы с ее ароматом, — все это пленяло и радовало сердце. Здесь же, на этой работе, меньше было задора, но дело все же спорилось. Солнце еще не успело подняться на полдень, а Чилим уже нажал сорок снопов.
Присев отдохнуть и покурить, он размечтался. В несжатом конце полосы улюлюкала перепелка, звонко трещали кузнечики, пахло разопревшей землей и спелыми высыхающими колосьями. Ко всему этому примешалась мысль о вчерашней встрече с девушками... Он отмахнулся от этой мысли, как от назойливой мухи. «Кто я такой? Бобыль, батрак, все мое хозяйство — вот эти мозолистые руки», — думал он, глядя, на расторгуеву полосу, которую дожинали поденщицы.. Жницы шумно спорили:
«Теперь день-то — год, за двадцать копеек гнуть спину...» — долетали обрывки фраз до слуха Чилима.
А по межину к жницам подходили две женщины. Из-за густых колосьев высокой ран видны были только их головы.
- Вам Ваську Федориного? — услышал звонкий голос Чилим. — Вот он жнет! — показала серпом женщина.
«Меня спрашивают?» - Чилим пристально вглядывался в фигуры,подходивших женщин.
— Спасибо! — крикнула одна из них и, быстро побежала к Чилимовой полосе, шурша сафьяновыми башмаками но колючей пожне. Это была Наденька.
— Ты что, сударь! — крикнула она, подходя к Чилиму.
— Ничего, сударушка! — смутившись, ответил Чилим.
— Как ничего? Просила вчера зайти, а ты и не подумал?
— Нет, думал...
— О чем?
— О том, что было раннее утро и вы еще спали. Да и тетя Дуся шуганула бы меня от вашего окна..
— Эх ты, горе-кавалер, старухи испугался... — смеясь, сказала Наденька. Обмахиваясь белой косынкой, она присела на сноп рядом с Чилимом. — Как жарко!
— Поджаритесь, как на сковородке. Зачем вы пришли в такую жарищу?
— A что, не нравится?
— Нет, почему, я очень рад. Полосы-то еще вон сколько. И на вас хватит... Будете мне помогать — веселее дело пойдет.
— Ну и буду! — она тряхнула головой, — Думаешь, не выучусь? Или сил не хватит?
— Не спорю, только руки исколете с непривычки. Ну что ж, хоть и вдвоем сидим, а полоса от этого не убывает. Придется, чай, снова жать, — как бы про себя сказал Чилим, направляясь к постати.
И снова серп Чилима бойко засверкал и колосьях. Наденька с любопытством и завистью следила за быстрыми движениями парня. Она слышала хруст подрезаемой спелой соломы и шум крупных колосьев, которые ложились веером сзади Чилима.
«Ловко работает! Точно кипит все у него в руках...» — подумала она и предложила:
— Вася! Давай я буду жать, а ты снопы в кучу таскай!
- Их в кучу не кладут, а в бабки ставят.
- В какие?
- А вот увидишь, — и Чилим начал составлять снопы.
- Красивая получилась, действительно, как бабка.
- Ты сама-то больно хорошая бабка.
— Вот еще и нет, — улыбнулась Наденька и сама принялась за работу, но снопы не слушались ее, разваливались в разные стороны.
- Эй, эй, девка! Ты так у меня все снопы обколотишь, твоя работа дорого мне обойдется.
А расторгуевские поденщицы, проходя мимо, кричали:
- Славную, Васька, помощницу огоревал! Уж с ней-то вы нажнете!..
Жара стоит, — все хрустит кругом. Кузнечики и те перестали трещать, видимо, заморились от жары. Наденька сняла косынку с головы и начала обмахиваться.
— Я тогда буду калиться, чтобы сделаться такой же копченой, как ты.
- Ну что ж, коптись, если уж ничего не выходит.
Она села на кузовку снопа поближе к постати. Под палящими лучами солнца разрумянилась, разомлела. А Чилим все жнет, торопится.
- Вася! — крикнула Наденька, — Я пить хочу!
- Вон вода в жбане под пяткам, только, вот кружки нет, придется через борт.
Она хлебнула глотка два из берестяного бурачка и брезгливо сморщила губы.
— Невкусная у тебя вода, теплая.
— Здесь нет погреба. Вон иди в овраг, в конце полосы, там родничок хороший, вода, как лед, из камней вытекает.
— А где я его найду? Нет, одна я не пойду, — с расстановкой произнесла она, — Идем-ка вместе! — Она стояла в ожидании на меже.
— Вот навязалось детище... Только руки от работы отнимаешь. Много нажнешь с такой помощницей, — ворчал Чилим, туго прижимая коленом сноп.