— Дыть, что ты, батюшка, бают — у них лавка, самоварами да струментинами всякими торгуют.
— Ладно там заниматься чужими самоварами, давай лучше ужинать. Теперь бы, чай, сто пудов съел...
— Да что ты, батюшка, как проголодался? Выжал, что ли, полоску-то? — беспокоилась мать, а сама подумала: «Чай, пробалясничали вдвоем-то...»
- Немножко не дожал.
- Ну, бог даст, завтра дожнешь.
— Обязательно, — принимаясь за еду, сказал Вася.
Придя с поля, Наденька выслушала очередное нравоучение тети Дуси, которая допытывалась, где она проторчала весь день...
Чилим на следующее утро, дожиная полоску, часто поглядывал на дорогу. Но то, что было вчера, не повторилось. Усталый, он шел с мечтой встретить Наденьку вечером. Но встреча не состоялась. Наденька на следующее утро проспала очень долго и с приятными воспоминаниями о вчерашнем дне уехала в город, Приехала она через три дня, в ночь на воскресенье. Чилим утром вернулся с рыбалки и улегся на отдых, но спать пришлось ему недолго. Он услышал в сенях шум и такой разговор:
— Да ты уступи, Ильинишна, уступи вот эту рыбку за двугривенный.
— Да ведь дешево, Петровна.
— Да что ты, бог с тобой, у вас ведь не куплена, поедет, бог даст, и еще наловит.
Наконец, торг кончился, хлопнула дверь, и все стихло. Чилим думал было еще малость полежать, да снова услышал стук, уже в окошко с улицы.
— Ильинишна! Скажи своему парню, пусть не уходит, Надька наказывала.
«Значит, приехала», — подумал Чилим.
— Мама! — крикнул он из сеней, — нет ли чего подзакусить?
— Хлеб, да чай сварила в чугунке.
— А самовар?
— Совсем отказал, в трубе прохудился, да и кран отвалился. Примазывала хлебом, не держится.
— А ты бы мастеру снесла.
— Носила. Нё берет: только головой трясет. Неколи, говорит, ружье чиню управляющему: скоро начнется охота. Да и на что он годен, ваш самовар... Повесь, говорит, его в огороде на кол и пущай ворон пугает...
— Ладно, давай чашку, из чугунка напьемся. «Отслужил, видимо, батенька», — посмотрел он на словно пригорюнившийся с обвисшим краном самовар. — Ничего, не обижайся, это и с людьми бывает, отработал срок и отправляйся под кресты, на новоселье...»
Размышляя так, Чилим принялся за еду и чай. А взгляд его все время скользил через улицу... Позавтракав, он отправился на берег к лодке, ополоснул ее, сам выкупался и, надевая рубашку, посмотрел на тропинку, вьющуюся между плетней, заросших густой зеленой крапивой. По тропинке двигалась женская фигура, направляясь к берегу. Краска бросилась в лицо Чилиму: она. Вот уже перешла ручеек и все ближе подвигается к лодке.
— Здравствуй, Вася! - пожимая руку Чилиму, с сияющей улыбкой заговорила Надя. — Не ждал? Ночью приехала. Ты скучал?
— Да, было немножко... — ответил Чилим.
— Ты ничего не знаешь?
— Нет, а что?
— Так, потом узнаешь... — улыбнулась Надя.— Отчаливай, поедем. Я сегодня решила одна...
— Ну что ж, вдвоем-то веселее...
— Поедем вон туда, на островок, там очень красивые тополя...
— Они красивые, но иногда обманывают, — заметил Чилим.
— Тебя, что ли, обманули?
— Не только меня, и хозяйского сына... Траву косили мы в Подзименковой. Солнышко уже закатилось, когда закончили. Пошел дождь. Мы сделали шалаш из травы, закутались кругом травой, чтоб комары не лезли, и уснули. Утром проснулись, снова дождь шумит в крышу нашей хижины. «Все еще льет, — сказал хозяйский сын, — давай еще сделаем заряд, пока дождь пройдет», А мне-то что, я поденщик. Еще зарядили часа на четыре. Проснулись — опять шумит. Он говорит: «Вылезь-ка, взгляни, велика ли туча?» Только проговорили, слышим голос хозяина: «Вы чего это, сволочи несчастные, дрыхнете?» — «Как чего? Дождь идет», — ответил сын. Вылезли из шалаша, а солнышко уже на полдень, и на небе ни единой тучки. Ну, хозяин давай нас охаживать хворостиной... Оказалось, шалаш-то мы под тополем устроили, а он шумит себе, шумит, точно дождичком посыпает...
— Ну и молодцы, — засмеялась Надя, — Значит, тебе влетело...
— И не однажды, — сказал Чилим, пристраивая весла в уключины.
Лодка быстро понеслась, разрезая тихие волны. Наденька, сидя на корме, только покачивалась при каждом ударе весел и, улыбаясь, смотрела на Чилима. Неожиданно она спросила:
— Вася, ты кого-нибудь любил?
— И теперь люблю.
— Кого?
— Мать.
— А меня ты полюбил бы?
— Тебя-то? — Чилим задумался и перестал работать веслами. Лодку несло. Он молчал.
— Ну, что же ты молчишь?
— Не знай, — протянул Чилим, — больно ты хороша...