— Ну как, прибыли, молодчики? Здравствуйте! — жмет всем руки. — Давай, заходите, складывайте котомки! Палаша! Сюда живо! Накрывай на стол! Ставь водку! Наливай шей! Клади каши! Режь хлеба! — кричит он, суетясь около столов, усаживая рабочих. — Вот и опять бог привел свидеться, — наливает в стаканы водку, угощает гостей. — А ну с наступающей, за наши успехи! Палашка! Где моя бурлацкая ложка? — ест из общей чашки большой деревянной ложкой. — Пей,робя! Ешь! Все заработаем! Палашка, подливай! Подкладывай! — кричит хозяин.
Рабочие, намерзшиеся в нетопленых избах за зиму, наголодавшиеся, уставшие с дороги, едят и пьют, а беспокойство сердце гложет...
— Иван Кондратьич, как нынче насчет жалования? — спрашивают они.
— Вот о чем вздумали беспокоиться, — смеется хозяин.— Чай, мы бурлаки, люди свои, не обижу...Завтра об этом будем толковать, а сегодня устали, ложитесь спать. Эй, Палашка! Постель приготовь. — Идут все в заднюю избу, укладываются на раскинутой соломе. А хозяин потирает руки, улыбается: «Мы знаем, что знаем...
— Неужели он и есть хозяин? — спрашивают новички. — Что он за человек?.
— Узнаете, когда домой пойдете осенью... — говорят старики.
На следующее утро Савин принимает на работу, записывает и отбирает паспорта.
— Фамилия?
— Сывороткин Иван.
— Ты ведь у Пронина работал?
— Недолго.
— Почему?
— Выгнал.
— За что? Постой-ка, а это не ты ли его из класса вытолкал? — улыбнулся Савин.— Ну-ка, расскажи, на чем не сошлись?
— Да черт его знает, — начал, неуклюже покачиваясь, Сывороткин. — Сам-то я под сильным зарядом был, а тут еще Гордеич на озорство подтолкнул: «Иди-ка, — говорит, — поскорее, к тебе в первый класс какой-то оборванец пролез». Ну, а хозяина я еще ни разу не видел. Теперь вижу — мужик, весь оборванный, в лаптях, развалился на диване и зубы лупит. А я, брат, дисциплину крепко держу. Сказали не пущать в первый класс в лаптях — и баста. Ну, взял его, что называется, вот за это место, — Иван показал на воротник, — и таким манером, ка-ак двину коленом под корму, — он и поехал пахать носом палубу. А тут Григорий Ефимыч прибежал: «В чем дело?» — кричит. Когда я очухался, вижу — крепко промазал, да уж поздно было. Так, брат ты мой, и вышибли, как пробку, с парохода, — закончил Иван.
— Ну, это ничего, умнее будет... — смеялся Савин. Десять рублей, харчи свои, пойдешь на «Услонский»? Давай пачпорт. Следующий, подходи!
Набор закончен, команды укомплектованы, навигация началась. Савин не зевает, он везде успевает и всегда подает пароход под любой груз и во всякое время. Если предполагается большой груз, гонит два парохода и сам едет. Грузчиков он не держит, грузит собственными силами команда парохода. Когда команда бегает, таская ящики, кули, мешки, он стоит, выпятив живот, заложив руки за спину, и покрикивает: «А ну, нажми! Живей бегай!» Если люди, проработав несколько часов подряд, изнемогая, начинали скандалить с боцманом, руководившим погрузкой, хозяин тут как тут:
— Что, молодчики, приуныли? Устали? Вижу, что устали. А ну-ко, давайте по одному к буфету. Работу не бросать! — Наливай, Федосья!
Грузчики подходят, пьют, на ходу закусывают и снова грузят. Если же кто вступал в пререкания с хозяином, он и тут не обижался:
— Что поделаешь, милый человек, наша работа такая... Иди к другому, где задаром деньги платят,я ведь не держу таких, у меня рабочих хватит, — и сам улыбается.
Работали у него по восемнадцать часов в сутки.
Но вот листья с деревьев начинают опадать, заводи затягивает узорчатая сетка закрайниц, а по стрежню, звонко разговаривая, уже плывут мелкие светлые льдинки. Это значит — конец навигации.
Савин ставит пароходы на зимовку и на последнем провожает до ближней пристани уволенных рабочих:
— Спасибо, молодчики! Хорошо поработали! A вот это на дорожку, — подает он по стакану водки.
Рабочие целыми командами сходят на берег, а Савин кричит:
— Степка! Нажми прощальный! — капитан дает прощальные гудки, а хозяин стоит на мостике, машет шапкой:
— Спасибо, братцы! Весной жду! Не забывайте Ваньку Савина!
Как выветрится из головы хмель, спохватятся рабочие, что несут домой жалкие гроши.