Екатерина Матвеевна, оставшись с тетей Дусей, долго ее в чем-то убеждала... Когда вошла Наденька, чтобы уложить ребенка в люльку, они замолчали и доканчивали разговор только глазами.
Время шло быстро. Мать от Наденьки уехала, ребеночек окреп и стал очень спокойным. Вскоре Наденьке передали письмо от матери, в котором она просила скорее приехать в город по очень важному делу. Наденька, оставив ребенка на попечение тети Дуси, выехала. Мать задержала ее на четыре дня. Наденька рвалась скорее в деревню, беспокоясь о ребенке, мать же и слышать не хотела:
— Ничего не будет, такие болеют.
Но когда Наденька, вернувшись в деревню, вбежала в комнату, тетя Дуся сидела, пригорюнившись, и тихонько плакала. Надя кинулась к люльке — она была пуста...
— Где он? — спросила Надя, озираясь по комнате.
Петровна молчала и только плакала.
- Что такое? Почему ты плачешь?
— Умер твой малыш, — заголосила Петровна.
Наденька упала на кровать и зарыдала.
— Успокойся, милая, для тебя же лучше, теперь ты свободна. А чего хорошего? Связал бы он тебя с этих пор. Простудила ты его, таскала в сад, крупозное получил, на второй же день и задохнулся в больнице. Ничего не могли сделать...
— Где схоронили? Пойдем, покажи, — обливаясь слезами, твердила Надя.
На кладбище, отыскав свежую могилку, они долго голосили, припав к земле.
Воротившись с кладбища, Наденька зашла к Чилиму. Тот перепугался.
— Что с тобой, Надюша? Кто тебя обидел? — Тревожно спросил он.
— Умер ребеночек, — еле переводя дух, выговорила она.
— Как умер, когда умер? Постой! Как же так? А я-то... Я-то и не знал...
Василий вдруг почувствовал, что это неожиданно нахлынувшее горе, их общее горе, сильнее первой радости связало его с Наденькой. Но что-то внутреннее, подсознательное говорило ему, что вслед за сыном он теряет и Надю. Чилим тяжело опустился на скамейку. Она ласково прижалась к нему, словно ища поддержки.
— Ничего не сделаешь, милая, знать такое наше счастье...
Наденька после смерти ребенка не могла больше оставаться в этом домишке. Ей было жутко ночами: слышала плач ребенка. Вскоре она решила уехать из деревни. Как-то вечером подошла она к дому, где жил Чилим:
— Вася, я уезжаю. Проводил бы меня.
Сумерки уже сгустились, когда Чилим с Надей шли на пристань. Молчали. Чилим нес чемодан, а Наденька держалась за его руку. Шли уже вдоль берега, когда Надя сказала:
— Вот здесь я тебя заприметила первый раз, — в голосе ее чувствовалась тоска. — Когда мы с тобой теперь встретимся?
Что мог ответить ей Чилим, когда ему в эту осень идти в солдаты?! Он сказал:
— Не знаю, может быть, и увидимся, а может быть...
Он не договорил: подступили слезы.
Пароход уже подходил к пристани. Ярко зажглись бортовые огни, освещая конторку. Наденька крепко расцеловала Васю и быстро прошла к трапу. Когда отходил пароход, она стояла около борта, не вытирая слез, и махала платочком.
Пароход, сделав оборот, ушел в черноту ночи...
Чилим, точно пьяный, толкаясь между грузчиками на пристани, одиноко побрел домой.
Глава пятая
Продав пароход, Пронин приуныл: «Чем же теперь я буду промышлять?» — думал он, сидя в подвале и пересчитывая деньги. «Тех денег, которые получаю с мужиков за землю, пожалуй, не хватит. Что же теперь делать? А если в рост все брякну в банк Печенкина? Сколько будет годовых? Ого, сумма!» — воскликнул он и снова подумал: «Нет, так не выйдет, народ мошенник стал...» И решил положить в банк Печенкина только пятьдесят тысяч рублей. Еще рассудил он, что можно купить земли — тысяч на пятьдесят. Но как назло, поблизости к Тенькам земля не продавалась. «Как жаль, что эта старая чертовка, Гагарина, не продает. Ведь сдохнет скоро, а все еще цепляется...» — думал он, направляясь к Фокину. Но и здесь Пронин опоздал: красновидовские богачи всю откупили.
Наконец, дошел до него слух, что в земельной управе, около Богородского, продастся большой участок земли.
На следующий день, чуть свет, он, поскрипывая новыми лаптями, быстро шагал по проселочной дороге с длинной палкой в руке, только пещер подпрыгивал на спине. Будь это в праздник, каждый встречный, глядя на его наряд, подал бы ему семишник...