Никифор Прокофьевич Байков сидел в холодке на скамейке, около своего двухэтажного пятистенника. Он был в кремовой чесучовой рубашке и тонкой белой фетровой шляпе. От нечего делать Байков ковырял землю концом светлой тросточки. Рядом с ним на скамейке сидел верный его помощник, степенный Днищев, с окладистой русой бородой и крупными чертами лица. Поговорив о празднике, о погоде, Байков спросил:
— Какие новости, Петр Ефимыч, привез из города?
Днищев вернулся накануне праздника вечером и пришел доложить своему хозяину о поездке.
— Новостей особенных нет, а дело наше, можно сказать, в порядке! — поглаживая бороду, начал Днищев. — Если это дельце хорошо осмыслить да оформить, так, пожалуй, можно приличную денежку огоревать... Все я узнал. Земельная управа обещает выдать пять тысяч рублей, а с помещиков, у которых омывает луга, можно получить большую деньгу. Ты только погляди, Никифор Прокофьевич, мы в верном выигрыше...
Как знаток своего дела, Днищев продолжал:
— Камень рядом, вон какие горы, кустарник тоже под боком. Материал весь налицо, а насчет рабочих я вот что скажу: мужик зиму с голоду дохнет... Только крикни, тут отбоя не будет от рабочих рук. За грош все сделают да тебе еще и спасибо скажут. Пятерочку сдерем с управы, нам на все и хватит, а пятнадцать с помещиков пойдет чистыми в нашу пользу... Вот тут как! А также насчет кормежки мужика я тоже придумал. Ему нужно с устатку стакан водки, хлеба кусок да какой-нибудь тарашки или плотвы. Вот ему самый лучший харч. Дн он тебе, этот самый мужик, за грош гору свалит...
— Что ж, хорошо,— сказал Байков, а сам подумал: «Ведь как ловко он может все обмозговать и поставить всякое дело на свое место... Не даром деньги ему плачу».
Днищев подумал и уже приготовился было выложить новую мысль перед своим хозяином. Но в это время подошел пристав.
— А! Ваше благородие! Здравия желаем!
Оба привстали со скамейки и поклонились.
— Милости просим в нашу компанию, садитесь вот сюда! — сдвинулись по скамейке — один вправо, другой влево, усадив пристава в середину.
— Ну, как празднуем? — спросил Плодущев, доставая из серебряного портсигара «Дюшес» и пристально глядя на Байкова.
- Да уж, что и говорить, ваше благородие, вы только посмотрите, денек-то, точно на заказ...
Дн, брат, приятная погода! — попыхивая ароматным дымком, подтвердил пристав. — А батюшка давеча какую проповедь сказал! Вот так за сердце и щиплет...
«Черт ущипнет тебя сквозь такие мяса...» — подумал Днищев.
В это время скрипнула калитка, вышел сын Байкова, поклонился приставу, чуть дотронувшись пальцем до шляпы. Пристав отдал честь. Тимофей встал около ворот, в стороне от отца и пристава, наблюдая за проходившими по улице девчатами. В группе девушек он увидел Лиду, она тоже заметила его и улыбнулась.
— Гляжу я на тебя, Никифор Прокофьич, сынок-то у тебя хоть куда... — закинул крючок пристав.
— Да и у вас, ваше благородие, тоже дочка-то звезда... — улыбнувшись, сказал Байков.
«Ишь, старый черт, тоже знает толк в девках...» подумал пристав, — Чай, Тимохе годков-то прилично?
— Да, женить вот хочу, боюсь как бы не избаловался...
— О! Это ты верно, правильно! — воскликнул пристав, а сам подумал: «Не знаю, сваха куда пойдет, вдруг да мимо моего дома?» — Но когда мысль его перекочевала к хороводу, сомнения стали рассеиваться.
Байкова позвали из дома. И извинившись, он ушел.
— Ну как, Петр Ефимыч, чего нового в городе? спросил Плодущев у Днищева.
— В городе порядок. Новостей пока нет.
— Ну, а как в бараки к грузчикам заглядываешь?
— Бываю.
— Там чего слышно?
— Теперь, ваше благородие, в бараках спокойно. Как увели Ланцова, затихли. Не знай, надолго ли...
— Вот, вот! Ты там все-таки поглядывай, прислушивайся, еще человека два выдернем да отошлем, тогда и совсем затихнут.
Получив необходимые для себя сведения, пристав, весело насвистывая, шел обратно.
Плодущев не ошибся: на второй день после праздника вошла сварливая баба, хитрая сплетница Василиса Оленкова. Пристав, как и всегда, насупил густые брови и строго крикнул: