— А тебе что за забота? Погорит да перестанет.
— Дождь будет — вот что, а в дождь не работа.
— Ничего, поработайте, — и Бадьин скосил глаза за Волгу. — Да, что-то запылала... Чай, ничего, раздует, — как бы про себя произнес он.
— Ладно тут, насчет цены-то спроси, — шепнул подошедший Алонзов.
— И правда, — спохватился Перов. — Кирилл Захарыч! Мы прибавить просили, как хозяин-то?
— Не вышло, ребята, сбросить две копейки велел.
— Постой-ка! Как же это сбросить? Мы и так на кусок хлеба не вырабатываем, да еще хотите сбросить? Нет, Захарыч! За такую цену грузить не будем,
— Эх, вы! Бестолочь чертова! — крикнул Бадьин. — Таскайте по две, хозяину будет выгодно и вам хорошо...
— Ловко сказано. Один думал али вместе с бабой? — сказал Перов. — Хозяину карман набьем, это верно, а себе хребет обдерем — и это тоже верно. Поди-ка сам, по две-то, она те скрючит...
— Да будет тебе молоть, старик! Пойдем-ка со мной. — Две длинные косые тени легли на стену трактира, глядевшего с крутояра окнами на Волгу.
— Ну ты чего нос задрал? — спросил Перова приказчик, когда они скрылись за стеной трактира.
— Я сказал, что тебе будет особая плата... А остальным скажи, что татары, мол, сбили цену. Понял? А их, гололобых, турните хорошенько отсюда... Понял? — пронизывающе посмотрел на Перова приказчик.
— Я понял так, Захарыч, — сказал Перов, — татар с Волги прогнать, а товарищей по работе предать... Так ведь вы сказали?
— Вот чудило. Так это ведь в твоих интересах, — снова напомнил Бадьин.
— Нет, Захарыч! Я артелью выбран не свои интересы блюсти, а общие, всей артели. И на такую подлость никогда не пойду. Все!
— Ах, вот ты кто... — протянул приказчик.
— Вот я кто. И вам советую быть таким! — сказал Перов и ушел обратно.
— Ну как, прибавил? — спросил Алонзов.
— Сволочь, — проворчал Перов. — Жди от собаки мясо...
Бадьин долго молча ходил по крутояру, приминая траву, заложив руки за спину. Остановившись перед грузчиками, снова спросил:
— Ну как, мужики, не надумали? — скользнув косым взглядом на Перова, добавил: — Право, вы хорошо заработаете...
— Давно слыхали! — крикнул Алонзов.
— А если я уряднику, того...
— Хоть губернатору! За такую цену грузить не будем.
— Тогда на себя пеняйте! — крикнул Бадьин и, засунув руки в карманы поддевки, зашагал по дороге в направлении Теньков. Но тут же он свернул к дощатому бараку, около которого сидели человек двадцать грузчиков-татар, дожидавшихся работы.
— Абдулла! — крикнул он старшего артели, с которым тоже предварительно разговаривал, жалуясь, что мужичье, мол, сбило цену. — Ну как твои люди? Будут работать?
— Нет, за такой цена не пойдем. Мы бить тожё хлеб ашаем. Петька Шагов пойдем, он бульше платит.
— И вы туда же, черти немаканые, — злобно проворчал Бадьин и крупными шагами направился в Теньки.
Когда приказчик скрылся за зеленым кустарником, грузчики начали расходиться с пристани.
— Айда, Тимоха, нечего ждать, — сказал Перов, закидывая подушку на плечо.
Серые тучи медленно плыли над лугами и Волгой. Посыпался мелкий, частый дождик, обволакивая, точно туманом. Все разбрелись — кто под навес байковского сарая, кто присел на штабеля с подветренной стороны, кто остался за стеной трактира. Некоторые были недовольны решением артели, проклинали Перова с Алонзовым.
— Сунул их черт с языком, заработали бы на хлеб, а потом можно и уйти, — сказал Жнильцов, присаживаясь за штабелем шпал рядом с потомственным грузчиком Ярцевым.
— Хорошо тебе петь, ты бы сбил цену и ушел, а нам целое лето работать. Вот надо отдохнуть, пока нечего делать, — укладываясь на траву, сказал Ярцев. — А когда приказчик придет, разбудите меня, я сам с ним поговорю. А ты, Жнильцов, иди-ка восвояси, тебе и без этого есть чем жить, у тебя хозяйство. Чего трешься около нас, голышей?
Ближе к полудню ветер разогнал тучи, на чистом, точно умытом, голубом небе плыли белые облака, сквозь которые прорезывались лучи яркого солнца. От шпал поднимался легкий парок, остро пахнущий высыхающей молодой дубовиной. Грузчики все еще ждали приказчика. Но он вернулся поздним вечером и, не глядя на них, часто икая и покачиваясь, прошел на баржу, где и остался ночевать у водолива. На следующее утро грузчиков вышло еще меньше. Был Петров день. Над лугами загудел голос большого колокола с теньковской колокольни. Некоторые грузчики, сняв картузы, крестились.
— Праздновать надо бы, — сказал Жнильцов, надевая картуз. — А мы грешим, на работу вышли.
— А кто тебя здесь привязал? Иди, празднуй! — не глядя на Жнильцова, сказал Алонзов, — Нужда, поди-ка, чай, загнала?