— Ну ты, скоро замолчишь? Шевели живей руками-то!
— Я готов, только дай срок...
— Давай же скорее, скотина! Там ведь люди, — нервно хлестал плетью по веслу Жердилов.
— Какие уже теперь, чай, люди? Утопленники, — заключил Чилим. — Готово! Давай двоих весельников! Поехали! — крикнул Чилим, отталкивая лодку. — Легче гребите! Так, стоп! Работай назад! Сцапала. Нет, стой, опять сорвался. Мы, брат, живым духом. Мне не впервой утопленников ловить. Она у меня сцапает. Тише, стоп! Заклевал! Давай табань назад!
Стражники, обливаясь потом, неуклюже совали весла в воду. А Чилим все кричал:
— Эх вы, утюги! Тонуть только умеете, воды век не видывали! А ну, сильней налегли! Ты, курносый, на правом весле, чего усы повесил? Спишь! Не видишь, куда лодка зарыснула? Уйдет добыча, право, уйдет! Стой, стой, тише! Есть сазан! Вон она, гляди! Целых пять штук влепилось.
— А чего ты орешь? — обрушился на Чилима стражник.
— Потому здесь я над вами начальник, а не вы надо мной. Вы у меня в весельниках, а поэтому делайте, как я скажу. А начальники всегда орут, такой уж закон, А ну-ка, помогайте. Тише, на борт не наваливайся, айда, ух! Вот и все. Ворочай к берегу! — командовал Чилим. — Мы живым духом и последнего найдем. — Но второго стражника так и не удалось найти, видимо, течением унесло.
Перевозя стражников на остров, бакенщик ворчал:
— Ну, чего вы шарахаетесь с борта на борт? Сидите смирно, грести мешаете.
— Мочит ведь! — кричали стражники, вскакивая со скамейки при каждом ударе налетавшей через борт волны.
— А вы как думали? Это вам не Меша, через которую курица пешком ходит. Вон она, матушка, как разбушевалась, с самого утра валит. Хорошо еще, в живых до берега доберемся!
Возвращаясь, Куделькин тревожно думал:
— Ох, батюшка, все прибавляет...
Промокшие до нитки два стражника докладывали:
— Так что, господин ефрейтор, доложите их благородию, что обошли мы весь островок, все кустарники и болотца обшарили, преступника не оказалось. Это уж, как пить дать, он пошел на ужин ракам.
— Туда ему и дорога, — зло сверкнув глазами, сказал Жердилов. — Жаль, что на мушку не сумел нацелить.
Один стражник даже со смеху прыснул.
— Над чем ты колешься? — строго осадил его Жердилов.
— Дыть, как же, господин ефрейтор. Ланцова раки съедят, а раками пьяницы будут закусывать, тогда и совсем его след пропадет... — и снова залился веселый стражник.
— Ну уж, придумал тоже, иди-ка вон помогай Нахлебкина из лодки вытаскивать, — крикнул Жердилов, отправляясь на пароход.
— Ваше благородие! Одного только Нахлебкина нашли, а Палаган на дне остался. Как прикажете?
— Что же делать? Придется ему заочно панихиду отслужить. Мне уж мочи нет, Жердилов, прикажи, чтобы пароход прямо в Казань, да пусть пару покрепче поддают...
Пароход шел быстро, кочегар, обливаясь потом, шуршал на совесть, поддавая пару. А штурвальный с лоцманом вели тихую беседу у рулевого колеса.
— А ведь ловко получилось, Петрович, — подмигнув, сказал штурвальный. — Как по-твоему, смекнут?
— Ладно, молчи, что будет... — произнес лоцман, вздохнув. — Жаль мне Ланцова, замечательный парень был, погиб ни за грош...
— Как бы не так. Погиб... Я собственными глазами видел, как он вылез из воды на островок. Они не нашли его, — сказал штурвальный.
Уже смеркалось, когда раненых доставили в город и разместили в больницы, каждого но своему рангу: Алонзова в тюремную, а Плодущева в городскую. Зашили приставу рану, навертели бинтов на шею и уложили его в просторной светлой палате.
Глава восьмая
Конец июля 1914 года. В деревне — жаркая пора уборки урожая. Чилим, проводив на пристань Наденьку, вернулся поздней ночью и только перед рассветом заснул.
— Вставай, Васенька! — разбудила его мать.— Сходи-ка, милый, погляди, чего это по деревне идет такой рев?
— Какой тебе еще рев, — ворчал он, вставая с постели.