— Так точно!
— Ну, а в этой книжке что написано, сумеешь рассказать?
— Никак нет, не успел прочитать!
— Так,— протянул Дернов. — А до службы чем занимался?
— Весельником работал у рыбака на Волге.
— Садитесь, — капитан показал на стулья около стола.
Чилим с Бабкиным раскраснелись, как в парной.
— Долго батрачил?
— Шесть лет!
— А сколько хозяин платил?
— Пятнадцать рублей в лето.
— He жирно... — сказал капитан, стуча мундштуком папиросы о край пепельницы и пристально глядя на Чилима. — Ну, а потом что делал?
— А потом самостоятельно рыбачил.
— Много рыбы было?
— Ничего, ловил. Только хозяин дешево платил за рыбу.
— Вот как, значит, опять хозяин?
— Так точно! Опять!
— А если бы хозяина не было? Тогда как?
— Тогда было бы хорошо! — вздохнул взмокший Чилим.
— Ну, а в книжечке-то что все-таки написано, которую ты читал?
— Ей-богу, вашскородие, не читал, — намереваясь вскочить, произнес Чилим.
— Не прикидывайся, и серьезно спрашиваю.
— А я правду говорю.
— Значит, не успел?
— Так точно.
— А хочешь почитать?
— Нет, благодарю, теперь уж не хочу, да и читать мне времени нет.
— Почему?
— Я все время в наряде: пол мою да подметаю.
— Вот и плохо, надо честно служить, — и капитан о чем-то задумался, наморщив выпуклый лоб, а в темных его глазах Чилим заметил озорной огонек. — Ну, а твоя как фамилия? — перевел он взгляд на Бабкина.
— Бабкин, вашскородие! — вскочил Ефим.
— Сидите! — сказал капитан. — Как же это ты... Ударил господина Каленова?
— Вашскородие! Он бил меня накануне и за уши драл на занятии, вот и сейчас еще болят, а утром вскочил в одном белье, кричит, почему сапоги не вычистил, и опять в зубы. Тут и я не вытерпел...
— Легко ты отделался гауптвахтой, могло быть хуже... Чем до службы занимался?
— На Волге был, работал на землечерпалке.
— Ну, что ж, идите в роту.
— Я весь мокрый, — сказал Ефим, когда вышли из полковой канцелярии.— Это еще хуже, чем бьет...
— А знаешь что? — Чилим вопросительно посмотрел на Бабкина.
— Что?
— Он не из благородных.
— Откуда ты узнал?
— Видел, какая широкая у него рука? А пальцы все побиты, видать, из рабочих. Мне Трофим еще до службы говорил, как определять людей: «Ты, говорит, на его одежду не гляди, а гляди на руки~.
Когда Чилим с Бабкиным вернулись в казарму, там было настоящее столпотворение. Все смешалось, все бегали, торопились, складывая свои пожитки, вытряхивали из матрацев сено; за стеной казармы его подхватывал ветер, крутил и рассыпал по кустам. Солнце уже скользило по склону высокой сопки к заливу, кидая косые красные лучи на крыши казармы.
— Матвеев! — крикнул кто-то громко. — Играй вышибальный!
Матвеев присел на доски нар, ударил по струнам балалайки и забренчал камаринского, Кто-то подсвистывал, кто-то подпевал, вытанцовывая на цементном полу. Лопнув, жалобно заныла струна. Все смолкло...
— Выходи строиться!
На станции толпилось все начальство. Трещали барабаны. Играл оркестр. Паровоз дал свисток, буфера лязгнули... Все осталось позади, в вечерней дымке.
Глава одиннадцатая
Поезд быстро проскочил Маньчжурию. Последняя и самая продолжительная остановка — Харбин. Пока таможенные чиновники шарили по вагонам, заглядывая во все темные углы, искали запретный груз контрабанды, новый командир полка, он же начальник эшелона, собрал все подчиненное ему офицерство. Гурьбой они отправились в ресторацию, устраивать прощальную попойку. Солдаты, почувствовав волю, высыпали из вагонов.
— Ребята! Водка дарма! — кричал Артюшка Попов, влезая в вагон с четвертной бутылью в руке.
Другие тоже не зевали, кто тащил водку, кто закуску. Начали пробовать, угощаться. Завизжала гармошка, раздалась песня, затрещал пол под солдатскими каблуками. В это время на глаза Чилиму попался взводный Каленов.
— Убью, тварь! — кричал Чилим и, выкатив посоловелые глаза, давал под бока взводному.
— Прибавь, Васька! — кричали пьяные одновзводцы.
Подскочили фельдфебель и два ефрейтора, растащили дерущихся. Скрутили руки Чилиму и затолкнули в пустой вагон для арестованных.
Раннее утро. Солнце скользит по серым от пыли теплушкам, заглядывая сквозь щели в темные углы, радужно искрясь на обломках стекла разбитых бутылок. Набушевавшись, сваленные хмелем китайской кумышки, все спят, сбившись в кучу. А поезд катит, окутываясь облаком дыма, пробегая сибирские степные просторы и бескрайние леса.